Требуется добрый человек

Так все достижения человеческой мысли и познаются с колес. Лично я все шедевры там и прочитал. На кольцевой, помню, Стругацких с Райковым накатал, на Филевской — Дюма с комиссаром Мегрэ, на Юго-Западной — Фолкнера осилил. Как-то заехал на «Речной вокзал» и помянул добрым словом Фейхтвангера с его персонажами Сомсом Форсайтом и Генрихом Манном.

Возвращался я как-то в метро с работы в час пик. Вагон, конечно, переполнен, пассажиры друг на дружке висят, но читают, изогнувшись в разные позы, как йоги. Протиснулся я в уголок, отвоевал локтями себе местечко поуютней. Облокотился на мощную спину в куртке, ногу на чью-то хозяйственную сумку поставил. В метро я не новичок и не в таких ситуациях читал. И ноги отдавят, и пуговицы оторвут, а все равно читаешь. А здесь устроился, как в кресле. Обстановка самая что ни на есть душевная, к классике располагает. Полез я в портфель за «Королевой Марго», а там только пирожки с повидлом в целлофане лежат. Так и есть, забыл в институте в столе. И так горько стало, что хоть пирожки с повидлом ешь. А вокруг все читают. С таким упоением, будто только вчера грамоте научились. Мощная спина в темном плаще «Коллоидную химию» шпарит, мужчина в шляпе — «Швейка», женщина в черных очках — «Иностранную литературу», а старушка с хозяйственной сумкой — «Судьбу резидента». Завертелся я по сторонам в беспокойстве. Стал ко всем через плечи заглядывать: у одних в книгах стреляют, у других — влюбляются, у третьих — мартеновские печи пылают, а у четвертых — вообще не по-русски. Места себе не нахожу от вынужденного бесчтения. Глаза панически по вагону стреляют… Перечитал правила пользования метрополитеном, узнал, где места для детей и инвалидов и что прислоняться к дверям нельзя. «Нет, — думаю, — нужно сойти на следующей, может, какую газетку куплю в переходе». А глаза инстинктивно надписи на сумках, джинсах и майках регистрируют: «Кэмел», «Каратэ», «Березка», «Технопромимпорт» и прочее на иностранных языках.

Вдруг вижу: стоит девушка и тоже не читает.

Едем дальше. Все читают, а мы друг на друга смотрим. С каждой остановкой все внимательней. Наконец, подхожу к ней.

— Почему не читаете? — спрашиваю.

— Да журнал с романом забыла.

— Аналогичный случай, — говорю. — А какой роман?

— Сложный и противоречивый, — ответила она, наморщив хорошенький лобик.

— Сексуальный с потоком сознания? — спрашиваю. — Или с криминалом.

— С потоком, — отвечает она.

— Герой многоплановый?

— Противоречивый, с расщепленным «я».

— Помню, — говорю, — читал недавно, на Рижской линии.

Поговорили мы с ней о литературе, обнаружили родственные души и психологическую совместимость. На «Варшавской» она собралась сходить.

— Нет уж, возражаю — давайте поженимся.

— Ну что ж, — согласилась она, — сейчас это модно.

Поехали мы тут же с ней в загс. Там очередь. Толпятся юные парочки и читают. Одни мы не читаем и от нечего делать друг на друга смотрим. Стоим мы, стоим. Надоело друг на друга смотреть. Да и время зря теряется.

— Постой, — говорю я, — сейчас за чтивом сбегаю. Купил ей «Экран», себе «Неделю». Сразу веселее стало. Теперь мы все читаем. Я — про грипп, она — про Голливуд. Потом поменялись. Я — про Антониони, она — про склероз. Читаю я, читаю… И не заметил, как в метро оказался. Приехал домой, включил телевизор и под аккомпанемент оркестра народных инструментов стал читать Жоржа Амаду.

Лег спать и вспомнил про невесту: куда это она делась, думаю, тоже, наверное, зачиталась. Жаль. А ведь у нее, как она говорила, и Шукшин, и Бондарев, и Курт Воннегут есть… А я даже имя ее не спросил. Ну, ничего, может быть, снова встретимся, если читать нечего будет.

СЛАДОСТЬ КРИТИКИ

В тресте «Морзасолрыба» резвилась критика, как карп в заповедном пруду. Сотрудники так усердно критиковали друг друга, что их сердечные сосуды от совместной критики лопались, как водные пузыри. Недосолит какой-нибудь отдел две-три селедки, так из его сотрудников потом на собраниях такое филе отбивное откритикуют, что после хоть вывешивай, как тараньку, на веревку сушиться. Особо неистовствовал на летучках главбух Навочкин. Поругается дома с тещей и идет на работу вредные эмоции выплеснуть. Он считал, что это очень полезно — «спускать эмоциональные пары».

— Никто ничего делать не хочет! Командировочные отчеты не по форме заполняете! — возмущался он всегда громко.

И чувствовал себя при этом значительным, как нарисованный у входа в трест кит, выпускающий фонтан воды.

Однажды критика и его стеганула железной плетью, так, что лысина у него побагровела, подбородок опустился, а пальцы задрожали, как лепестки люстры «каскад» на потолке, когда соседи сверху отмечали свой очередной день рождения.

На следующий день почувствовал себя, как полуживой карп на раскаленной сковородке. Пришел к врачу с жалобой на сердце, а тот и говорит:

— Надо менять место работы, иначе превратишься ты в иваси в томатном соусе. Вид у тебя вяленый. Могу порекомендовать трест «Засоларбузветеринария», кого там солят, непонятно, но работают там одни долгожители. Переходите туда…