Требуется влюбленное сердце

– Увы, – вздохнула Лена, выбираясь из машины. – Тоже все перекрыто, чтобы чужие не парковались.

Дождь закончился, и до подъезда они добрались почти без проблем, если не считать двух огромных луж, через которые кто-то заботливый перебросил пару досок.

– Раньше в нашем городе были деревянные тротуары, – сказала Лена, аккуратно двигаясь по доске вслед за Петром. – Мне казалось, что подо мной непременно когда-нибудь сломается такая вот доска и я упаду под землю.

– А я в детстве перепрыгивал через трещины в асфальте как раз по этой причине, – рассмеялся Петр, легко соскакивая с доски и подавая Лене руку. – Вот мы и переплавились. Так… квартира двести восемь… – он набрал цифры на домофоне, и вскоре раздался голос Лесовской:

– Да, кто там?

– Кристина Андреевна, это следователи.

– Да-да, входите, шестнадцатый этаж.

Дверь запищала и открылась, Петр пропустил Лену и вошел следом.

– Не люблю высокие этажи, – сказала Лена, когда они поднимались в лифте. – Вроде бы и высоты не боюсь, но почему-то никогда не хотела жить так высоко.

– Да? А мне нравится. Я себя в новостройках лучше чувствую, чем в старых домах. Здесь еще нет истории, нет груза проблем, нет ничего особенно плохого. А в старых мне всегда не по себе – как будто в каждом кирпиче заключено какое-то несчастье.

– Да вы поэт, – улыбнулась Лена. – И что же, по-вашему, в старых домах не было ничего хорошего? Никто не любил, не рожал детей, не праздновал каких-то событий? Разве кирпич не может помнить хорошее?

– Не знаю. Наверное, вы правы, но я почему-то привык думать только о негативе.

Лесовская уже ждала их – дверь в одну из квартир на площадке шестнадцатого этажа была приоткрыта. Хозяйка в атласной пижаме персикового цвета сидела на небольшой банкетке в прихожей.

– Проходите, – усталым голосом пригласила она. – Я сейчас, что-то почувствовала себя плохо. Голова…

Петр быстро присел на корточки и взял ее за запястье:

– И пульс высоковат. Может, приляжете, а мы в другой раз?

– Нет-нет, что вы, зачем же. Я сейчас, минутку, – пробормотала Лесовская, сильно зажмурив глаза. – Сейчас-сейчас, мне уже лучше.

Опираясь на протянутую руку Петра, она встала, потрясла головой и вымученно улыбнулась:

– Проходите, пожалуйста. Я достала папку с рисунками, она на столе… в гостиной. Извините, но я бы не хотела при этом присутствовать.

Петр растерянно посмотрел на Лену, но та отрицательно покачала головой:

– Извините, Кристина Андреевна, боюсь, вам придется. У меня могут возникнуть вопросы. Я понимаю, что это тяжело и неприятно… – И тут она вдруг подумала: «А почему, собственно, неприятно? Ведь Лесовская сказала, что никогда не видела этих рисунков. Что в них может обнаружиться такого, чего она не хочет или боится знать?» – Кристина Андреевна, мы очень рассчитываем на вашу помощь, – как можно более мягко произнесла Лена. – Вы ведь тоже хотите, чтобы убийца Алексея был пойман и наказан? Так помогите мне сделать это.

Лесовская тяжело вздохнула и медленно кивнула.

– Хорошо. Пожалуйста, проходите, – повторила она, указывая рукой в глубину коридора.

В большой гостиной почти не было мебели, только огромный белый диван, два кресла и журнальный стол на кованой тяжелой подставке в виде снопа колосьев, поддерживавших стеклянную столешницу. На нем лежала большая коричневая папка, перевязанная шпагатом. Лесовская опустилась в кресло и пробормотала:

– Присаживайтесь. Вот то, о чем я говорила…

Лена шагнула к столу и развязала шпагат. Папка оказалась плотно набита рисунками, сверху лежал чистый лист, убрав который, Лена увидела карандашный набросок старого здания.

– Ух ты… – тихо протянул Петр, всматриваясь в набросок через ее плечо. – Пороховая башня, между прочим.

– Это в Праге?

– Да, в самом центре. Я в прошлом году ездил туда на Новый год, очень красивое место.

«Надо же, – вдруг вспомнила Лена, – в прошлом году я расследовала дело о гибели меценатки Стрелковой, и первое, что обнаружила в ее комнате, была фотография как раз из Праги и серьги, купленные на Карловом мосту. И вот снова Прага. Похоже, судьба настойчиво советует мне снова туда съездить».

Она перебирала рисунки, надеясь найти хотя бы один портретный набросок, но нет – похоже, Полосин предпочитал здания и природу. И вдруг Лена ощутила легкое покалывание в кончиках пальцев, словно прикоснулась к горячей поверхности – определенно, она уже видела этот пейзаж, только не могла вспомнить, где именно. Она напряженно вглядывалась в подкрашенное закатными лучами бескрайнее пшеничное поле и никак не могла воскресить в памяти момент, в который уже видела это. «Я же помню: золотисто-желтая пшеница, красноватый закат, темные облака на небе, – мучилась Лена, разглядывая колоски на рисунке. – Еще удивилась, что… Стоп! Да это же в квартире Брусиловой-старшей! Точно. У нее в пяльцах – вышивка, а на стене – в рамке рисунок. Однако».

– Кристина Андреевна, скажите, а фамилия Брусилова говорит вам о чем-то? – обратилась она к неподвижно сидевшей в кресле Лесовской.

– Нет, – равнодушно ответила она, – впервые слышу. А кто это?

– Да так. Можно, я возьму это? – Лена кивнула на пейзаж.