Трепанация

Видно было, что он не закончил мысль, что-то утаив.

В дверь постучали, и она тут же открылась. На пороге стоял высокий темноволосый юноша. Его темные глаза были устало-грустными.

– Можно? – спросил он, глядя на Александра.

– Да, Паша, заходи, – пригласил тот.

Садясь за стол, парень протянул священнику руку и представился. Священник привстал и назвал свое имя.

– Священник, – пояснил Александр и, встав, пошел к ванной комнате.

Он приоткрыл дверь. О чем-то переговорил с Леной.

Дверь открылась, и Вероника с опущенной головой прошла в соседнюю с гостиной комнату. Лена все время поддерживала ее.

За это время Паша узнал, как сюда попал священник, а тот в свою очередь – что раньше понедельника (а сейчас была пятница) эвакуировать его автомобиль не получится.

Вернулся Саша. За ним Лена, которая предложила выпить чаю и собралась идти на кухню, но Александр сказал, что он сам все приготовит. Она удивилась, но промолчала.

Когда Саша ушел, она подсела к Паше и сказала, что с Вероникой все в порядке. Она будет спать, но утром надо что-то решать. Оба замолчали, разглядывая свои руки. Вернулся Саша с чаем. Налил священнику и себе. Паша поднялся и сказал, что ему надо идти. Саша пошел его провожать и долго не возвращался. Без разговоров Лена включила телевизор и, глядя в экран, о чем-то думала. Священник так же рассеянно смотрел в телевизор. К тому времени, когда вернулся Саша, священник чувствовал, что если сейчас не ляжет в постель, то упадет без сознания. Саша что-то нашептал Лене на ухо, и она, быстро убрав со стола, предложила священнику прилечь тут же в гостиной на диване, дав ему плед и небольшую подушку. Свет выключился, и все ушли.

– А как же вы попали на дорогу? – спросил Иван, пытаясь отыскать конец истории отца Феодосия.

– Не знаю, – задумчиво проговорил священник, – не знаю.

Помолчали.

– Мне кажется, грешно так думать, конечно, но только выходит, что этот Александр Александрович опоил меня чем-то снотворным, так, что я очень крепко заснул. Потом оттащили мою машину на дорогу и меня спящего усадили за руль. А потом, вы, Иван, в нее врезались, и я очнулся.

Он опять замолчал.

– Только так получается, понимаете? Они же знали, что я заблудился, правильно? Значит, если меня вывезти тайком, то я вряд ли найду их поселок снова. Оставлять меня еще на пару дней они побоялись. Вот и получается, что слово сильное оружие, – как-то уж совсем по-стариковски закончил отец Феодосий. Даже непонятно было, он серьезно говорит или так шутит, настраивая свою речь на определенный лад.

– Странная история. Даже не верится, что такие люди существуют, – задумчиво проговорил Иван.

– Существуют, еще как существуют. Многообразие столь велико, что иногда кажется совершенно непредсказуемым. Мы все живем в своих мирках, и наше сознание успевает вжиться и осознать тех немногих людей, с которыми мы общаемся, но за пределами этих мирков – необъятное море человеческих душ. Со стороны только может показаться, что они похожи, но их страдания, их жизни очень разные.

Он задумался о чем-то.

– На все воля Господа нашего, – и перекрестился. – Бедные, бедные люди. Как, Иван, жить человеку в мире, где Бог умер, прости меня Господи, – и он опять перекрестился, – а любви не существует? Ради чего жить? Что должно удерживать человека в этом мире, полном страданий?

– Я думал, вы знаете, отец, – ответил Иван, – а вы в таком же поиске, – закончил он грустно.

– Я счастливый человек. У меня есть вера. У меня есть Бог, и я Его слуга. В этом мое высшее назначение. Но я много страдал, прежде чем выйти на этот светлый путь. И пусть я несовершенен, я становлюсь с каждым разом чище и возвышеннее, служа Ему и возвращая на путь истинный заблудившихся людей. А это такая благодать, что я готов неустанно Ему молиться, – почти торжественно, со слезами на глазах говорил священник.

Через пару дней отца Феодосия выписали. На прощание он долго беседовал с Иваном, как, собственно, и все время, пока они находились вместе. Иван рассказал ему о своей жизни. Как оказалось, в детстве он был крещен. Неудивительно, что эти беседы повлекли за собой обсуждение жизни Ивана. Батюшка мало говорил и ни на чем не настаивал, но Иван как-то незаметно для себя стал пересматривать свою жизнь. Возможно, для того, чтобы понять, как жить дальше.

Стало ясно, что за малым исключением это был довольно обычный вариант существования биологического индивида в социальной среде под идеей интеллектуального превосходства. Как большинство интеллектуалов, он мечтал о том, чтобы стать личностью, и упорно стремился покорить общественно значимые вершины. Сейчас он понимал, что это, безусловно, движение, но направление его абсолютно неочевидно. Еще он понял, что личностью стать невозможно, поскольку это состояние, как и счастье, и любовь, человек лишь может переживать, но быть или находиться в нем невозможно. Иначе говоря, любой человек испытывает мгновение, когда он смело может назвать себя личностью, и это возможно тогда, когда такая личность самостоятельно ставит перед собой высокие цели и стремится к их достижению.