Tresor Ее Величества

– Желаете, чтобы я разузнал? – Шувалов склонился в изящном поклоне. – Если я все правильно понял, Андрей Иванович его к себе запиской вызвал.

– Не вмешивайтесь, Александр Иванович, чай, Ушаков нам не чужой. И если Алексея Григорьевича отважился побеспокоить, должно быть, дело приобрело по-настоящему серьезный оборот.

– Я слышал только два слова: «шелковая роза», так Ушаков и дело, по которому к нему приезжал Бецкой, назвал.

– Шелковая роза?! – императрица побледнела, невольно прикрывая ладонью рот. Шувалов был доволен произведенным эффектом.

– ПОМНЮ ЛИ Я ТОТ самый маскарад, на котором Елизавета Петровна слегка прибила Лопухину? Помню, конечно. – Разумовский неуютно поежился в кресле для посетителей. – Почему мы не могли встретиться в моих покоях в Летнем?

– Ваши покои прослушивают люди Тайной канцелярии. Отзову своих, так свято место пусто не бывает, заступят люди Шувалова. Здесь я хотя бы уверен, что лысая башка не пронюхает.

– Ну, если так, – Разумовский зябко повел плечами. – Я в вашем полном распоряжении. Спрашивайте.

– Шелковая роза… – Ушаков прошелся по комнате, передвинул пепельницу, поменял местами подсвечник и пресс-папье. – Слышали ли вы когда-нибудь, чтобы кого-то во дворце называли этим прозвищем?

– Наталью Лопухину, – Разумовский казался озадаченным, – вот после того самого маскарада и называли. Но я думал, разговор пойдет о похищенном жемчуге. Его же аккурат перед этим куртагом выкрали.

– А за что Лопухина была прибита, тоже знаете?

Алексей Григорьевич кивнул, при этом щеки его заметно порозовели.

– Я вот все думаю, ведь это же такая редкость для добрейшей Елизаветы Петровны, собственноручно побить кого бы то ни было. Неужели вы никогда об этом не задумывались?

Разумовский подавленно молчал.

– Помогите мне, Алексей Григорьевич, – яркие, по-юношески голубые глаза начальника Тайной канцелярии, казалось, проникали в самое сердце Разумовского, – поймите, какие-то негодяи похитили четырнадцатилетнюю девочку, скорее всего, из хорошей семьи, а эта глупышка не нашла ничего лучшего, как написать записку о помощи на своей бутоньерке. Казалось бы, я должен искать похищенное дитя, чтобы ее не постигла участь несчастной Айдархан и той, неизвестной нам, девушки, ну, вы знаете, о чем я? А вместо этого я вынужден заново поднимать дело заговора Лопухиных, так как, по невероятному стечению обстоятельств, похищенная девчонка написала свое послание именно на шелковой розе. А шелковая роза – знак Лопухиной.

– Какая глупость! – Алексей Григорьевич в ярости ударил кулаком по подлокотнику своего кресла.

– Вот и я говорю, глупость! И пока мы прикидываем так да эдак, отправляем запросы по местам ссылок, разбойники с девочкой все что угодно сделают.

– Но что я-то могу?!

– Расскажите, что для вас лично означает «шелковая роза»? Обещаю, что вся история останется между мною и вами. Я не обязан докладывать Шувалову, но по правилам должен в первую очередь расследовать заговоры. Тем не менее, если вы докажете мне, что ни о какой Лопухиной не идет речь, мы сразу же бросаем все свои силы на поиск несчастной девчушки.

– Шелковая роза… Признаться, это такая глупость, что не заслуживает вашего внимания.

– Тем более важно, чтобы вы поведали теперь, что к чему. Какой смысл нам тратить время на проверки, на месте ли семейка Лопухиных, где Бестужева[68] и Лилиенфельды. Ведь на эти никому не нужные поиски уйдет уйма времени…

– Да, конечно. Впрочем, – Алексей Григорьевич хрустнул пальцами, собираясь с силами. Понимающий, что клиент уже сдался, Ушаков сел напротив, не торопя высокого гостя.

– Дело было в 1735 году, я служил певчим Придворного хора. Тогда же одна дама начала присылать мне письма и вместе с ними различные знаки внимания, настолько роскошные, что уже это сильно суживало круг лиц, среди которых мне следовало искать свою покровительницу. В то время я не смел даже надеяться, что это окажется, – он замялся, и Ушаков кивнул в знак того, что догадался, о ком идет речь. – Эта переписка продолжалась больше месяца.

– А вы тоже писали таинственной даме?

– Да, конечно, я оставлял свои послания в зимнем саду дворца или в тайнике за статуей богини Дианы… Она указала мне в письме это место.

– И вы не узнавали почерк своей дамы?

– Откуда у меня мог взяться образец почерка? – Разумовский простовато повел плечами. – Но потом выяснилось, что из-за повышенной секретности моя дама диктовала письма своей юнгферице.

– Это очень разумно, – Ушаков кивнул в знак согласия, – никто не заподозрит знатную даму в том, что она писала письма, если на них не ее почерк.