Третья древняя, или И один в поле…

Он бесцельно ходил по квартире и корил себя за бездушие и черствость по отношению к жене, потом подошел к окну и выглянул во двор. В грязной песочнице, словно воробьи, копошилась детвора, оставшаяся на лето в городе; под кустом бузины, за круглым столом, выброшенным за ненадобностью из чьей-то квартиры, сидели «дятлы» — доминошники; на скамейках у подъездов нахохлившимися воронами сидели одетые в чёрное грузные пенсионерки. А он стоял и смотрел сквозь эту столично-деревенскую картину, вглядываясь в возникший над крышей соседнего дома образ Тины.

— … Я подумала. Я согласна.

Тина, словно сейчас, стоит перед ним и кусает от обиды губы, еле сдерживая слёзы.

Накануне, не дожидаясь формального согласия Москвы, он решил пойти ва-банк и под соответствующей легендой рассказать ей о своей заинтересованности в получении политической информации. Это был риск, но не очень большой — в случае неудачи можно было всегда отойти на запасные, заранее подготовленные позиции. К тому же он был на сто процентов уверен, что Тина его не предаст, даже если и откажется от сотрудничества. Всё получилось не так и значительно проще. Мужские комбинации с женщинами не всегда проходят по плану.

— Тина, ты помнишь, рассказывала мне о… — начал он было нащупывать опорную точку в важном разговоре, но Тина прервала его и сама закончила фразу:

— …о том, как муж заставлял меня шпионить.

— Да, об этом. Как ты об этом догадалась?

Тина не отвечала и, судя по всему, отвечать не собиралась. Она смотрела на него широко распахнутыми глазами и ждала. Неопределённая улыбка играла на её губах.

— Так вот… Что бы ты сказала, если об этом самом попросил бы тебя я?

— Ты? Зачем тебе это?

— Видишь ли, дорогая, я не тот, за кого ты меня принимаешь.

— Ты — шпион! — вскричала она.

— Нет, то есть да… Но как ты об этом догадалась? — задал он глупый вопрос. Глупее, чем в данную минуту, он никогда себя не чувствовал.

— Интуиция! — Создавалось впечатление, что его признание ничуть не всполошило Тину — она скорее упивалась своими уникальными способностями, позволившими ей разоблачить истинную суть своего любовника. — А чей ты шпион?

— Догадайся. У тебя же интуиция.

— Русский?

— Допустим.

— Ах, как интересно: from Russia with love! Из России с любовью.

— Тина, не шути. Этим не шутят.

— А я и не шучу. Если говорить правду, то мне совершенно безразлично, чей ты шпион. Главное, что тебя люблю.

— Знаешь, мне это как-то даже обидно, — попытался он сказать в шутку.

— Не комплексуй, милый. Если я люблю тебя, то смогу полюбить и твою страну. Но мне нужно всё хорошенько взвесить. Дай мне время подумать.

Его удивило спокойствие, с которым она восприняла свою вербовку, она нисколько не была шокирована его признаниями и перед самым уходом только спросила:

— Ты там… у себя на родине… женат?

Он был даже разочарован её реакцией и неадекватным вопросом о его семейном положении.

— Нет, — соврал он. — Я холост.

…Ответ он получил утром, когда Тина пришла на работу. Он видел, что решение далось ей нелегко: черты её худенького личика за прошедшие сутки обострились, под глазами появились тёмные пятна — свидетельство то ли бессонницы, то ли пролитых слёз, но ответ прозвучал решительно и твёрдо.

— …Я согласна шпионить на тебя. Я готова жить под одной крышей с Магнусом. Ты доволен, милый?

— Я… я люблю тебя!

Несмотря на то, что он с самого начала не хотел, чтобы в их отношения вкралась ложь — потому он и рассказал ей всю свою подноготную, не утаивая ни одной важной детали, — он, однако, понимал, что сообщать Тине об Ольге — это значило ставить крест на ней как агенте разведки. Она ни за что не согласилась бы поддерживать с ним, какие бы то ни было, отношения, и, следовательно, тогда и речи бы не могло идти о том, чтобы рассчитывать на её содействие в оперативных делах. Это была ложь для пользы дела. Ложь во спасение.

— Я тебе очень благодарен. — Он встал и обнял её. — Прости меня, что причиняю тебе боль. Ты не думай, что ты мне нужна только для того, чтобы… Я на самом деле очень и очень люблю тебя. Ты должна знать это, что бы с нами ни случилось.

— О Рольф, как мне тяжело! — Она всхлипнула, и тело её содрогнулось от глубоких рыданий.

— Главное, дорогая, мы будем вместе, всё остальное не имеет никакого значения.

— Да, да, конечно, любимый. Такая уж моя судьба — чтобы любить тебя, мне надо продолжать жить с нелюбимым мужем и шпионить, — мрачно пошутила она сквозь слёзы. — Я хочу называть тебя твоим собственным именем.

— Конечно, конечно. Меня зовут Алёшей. — Тут он соврал непроизвольно — сработала чисто профессиональная привычка прятать своё «Я» от посягательств других, посторонних. Он тут же утешил себя тем, что, в конце концов, ещё одна маленькая ложь не имеет принципиального значения. В конце концов, так зовут его сына.

— Альёша. Звучит красиво.

Больше никаких вопросов она ему не задавала.