Третья мировая Баси Соломоновны

Словно гром прогремел с ясного неба — Марк Александрович в одночасье стал знаменитым. Про его подвиг написали все газеты страны, протрубили все репродукторы… Это бы еще куда ни шло — но ему прислал благодарственное письмо сам товарищ Сталин! Письмо, конечно, было написано на машинке, но подпись от руки! К нему повалил народ, и все просили показать письмо, Марк Александрович показывал и каждому ненавязчиво пояснял:

— Подпись, между прочим, от руки…

Марку Александровичу дали УДП — «Усиленный дополнительный паек», который в народе называли «Умрешь днем позже». Что ж, письмо было легче хранить, чем слиток, а УДП все же лучше, чем ничего. Письмо не помещалось в чехольчике, и он, скрепя сердце, сложил его. Так письмо заняло место золота. Но доставать его приходилось так часто, что в конце концов оно вместе с конвертом истрепалось чуть ли не до состояния вехотки, хотя конверт был из плотной светло-коричневой бумаги, да и само письмо было написано на хорошей бумаге. Когда общественный интерес к письму ослабел, Марк Александрович стал хранить его в скрипичном футляре рядом со скрипкой, где еще недавно хранил золотой слиток.

После войны в Большом театре, уже снова в Москве, возобновили довоенное правило — каждый музыкант должен был проходить конкурс на замещение занимаемой должности. В конкурсе могли участвовать и музыканты со стороны. Большой театр взволнованно гудел. Все боялись этого конкурса как огня — вдруг не пройдешь? Что тогда делать, чем кормить семью, и вообще?..

Марк Александрович тоже боялся конкурса, хотя у него и не было семьи. Но когда он с трепетом явился на конкурс, ему любезно объяснили, что он как особо заслуженный ветеран Большого театра от конкурса освобождается. Выходит, все-таки не зря он в свое время взял жалованье золотым слитком! И не зря последовал мудрому совету Иосифа Михайловича! Ведь в результате он получил охранную грамоту!

Бог не оставил своей заботой и мудрого Иосифа Михайловича — он спокойно прошел конкурс. Когда гроза миновала, а миновала она, к счастью, почти всех, оркестранты решили отметить благополучный исход дела. Отмечали на своем рабочем месте — в оркестровой яме. Было тепло на душе, все любили друг друга. Непьющий Марк Александрович как-то незаметно для самого себя перебрал и слегка осоловел. Возвращаясь домой в своем привычном, таком уютном троллейбусе, он задремал, а когда открыл глаза, скрипки у него на коленях не было.

Сейчас ученые времена, все кругом говорят «депрессия», а тогда говорили попросту «тоска» или «черная тоска». Это самая черная тоска сдавила Марку Александровичу сердце и уже не отпускала ни на минуту. Ему выдали какую-то казенную фабричную скрипку. Нельзя сказать, чтобы скрипка была плохая, из имевшегося запаса ему выбрали лучшую, но… да что там говорить! Ребенку же ясно: жизнь кончена!

Переходя улицу, Марк Александрович не сторонился едущих на него машин, за что выслушивал щедрые матюги, а то и недовольство его национальностью — в самой грубой форме, разумеется. Ни машины, ни матюги, ни даже недовольство национальностью не производили на него никакого впечатления. Подходя к любимому Большому, он, естественно, помнил, что театр красив, но уже ничего не чувствовал, глядя на него. И красота и все прочее — это было в другой жизни. Он почти перестал есть. Зачем есть, если жизнь кончилась?

Дня через два или три после утраты скрипки он пришел со службы в свою коммунальную конуру и, как обычно в эти дни, не раздеваясь лег на продавленный диван. В дверь постучали.

— Войдите! — слабым голосом откликнулся он. У него не было даже сил встать и подойти к двери.

Вошла соседка, добродушная рыхлая женщина. В руках у нее был скрипичный футляр. Марк Александрович вздрогнул. Любящая мать вряд ли лучше помнит лицо своего дорогого ребенка, чем помнил Марк Александрович этот обшарпанный, видавший виды футляр. Он вскочил, как юноша.

— Вот, — сказала соседка, протягивая ему футляр, — вашу скрипку подбросили.

— Как подбросили? — изумленно спросил Марк Александрович, принимая футляр. Он сразу почувствовал, что футляр не пустой.

— Как обычно, — ответила соседка, — положили под дверь. Они всегда так подбрасывают, если в почтовый ящик не лезет.

Тем временем Марк Александрович открыл футляр и убедился, что скрипка и даже чехольчик из-под слитка на месте. Он зарыдал и осыпал поцелуями лицо доброй женщины. Она испуганно высвободилась из его объятий и поспешно удалилась.

После ее ухода Марк Александрович все-таки полюбопытствовал, на месте ли письмо от товарища Сталина. Письмо было на месте.

Да, какие были времена — даже среди жуликов попадались порядочные люди!.. Впрочем, «порядочные люди», скорее всего, просто побоялись ссориться с товарищем Сталиным…

Так или иначе, охранная грамота продолжала действовать.

Сергей Довлатов

ВСТРЕТИЛИСЬ, ПОГОВОРИЛИ

Все считали его неудачником. Даже фамилия у него была какая-то легкомысленная — Головкер. Такая фамилия полагается невзрачному близорукому человеку, склонному к рефлексии. Головкер был именно таким человеком.