Третья мировая война. Можно ли ее остановить?

В феврале 1920 года партия обрела название, под которым войдет в историю, – Национально-социалистическая немецкая рабочая партия. 1 апреля ефрейтор Адольф Гитлер демобилизовался и полностью посвятил себя политической деятельности. Одно из его первых выступлений законспектировал сотрудник баварской полиции.

– Нам нужно вернуть себе чувство национальной гордости, – возбужденно говорил Гитлер. – Но что или кто сегодня может быть предметом гордости? Может быть, наше правительство? (Смех в зале). Но скажу и другое – нам нужна национальная воля. Нельзя по каждому поводу жаловаться: «мы не можем»… Это не правильно. Мы можем! (Аплодисменты

). Что нам нужно? Национальное самосознание. Надо слепо верить в наше будущее!

Он шел в политику не ради реализации какой-то идеи, он жаждал самореализации. Товарищи по партии познакомили его с расистской формой антисемитизма.

Прежде антисемиты видели опасность в евреях, потому что они придерживались иной религии. Если еврей переходил из иудаизма в христианство, он принимался в общество. Люди, среди которых оказался ефрейтор Гитлер, исходили из того, что религия не имеет значения, дьявольское начало сидит в любом еврее, даже ребенке, поэтому все они представляют опасность для Германии.

Он гордо именовал себя художником. Действительно интересовался искусством. Получив увольнительную, в отличие от сослуживцев отправлялся не в бордель, а в музей.

Судьба человечества пошла бы иным путем, если бы сто с лишним лет назад Адольфа Гитлера приняли в Венскую Академию изящных искусств. Он приехал поступать по классу живописи, но требования к абитуриентам были очень высоки. Директор академии сочувственно сказал Адольфу Гитлеру, что художника из него не получится. Он был, конечно, прав, но ей-богу, лучше бы он принял Гитлера. Одним плохим художником стало бы больше, зато миллионы людей остались бы живы.

Его талант лежал в политической сфере. Не стоит недооценивать его дарований. За три года он превратился из никому не известного солдата в главную фигуру Мюнхена.

Он не курил, не пил, стал вегетарианцем. Как такой человек мог увлечь за собой жизнерадостных баварцев? В те годы растерявшиеся после распада империи немцы были падки на правых агитаторов.

Гитлер делал первые шаги как оратор, выступая перед небольшими группами запутавшихся и ожесточившихся людей, не смирившихся с переменами в их жизни и в жизни Германии. Никогда еще в истории Германии комбинация риторики и насилия не оказывалась столь впечатляюще эффективной.

На митинге 29 июля 1921 года Гитлера уже назвали «наш фюрер». Отныне Гитлер в окружении телохранителей входил в зал, когда все уже собрались и озирались в нетерпении. Как только он завершал выступление, то сразу же выходил. Он не позволял начаться дискуссии и не отвечал на вопросы, чтобы не сбить психологический настрой.

Поразительным образом Гитлер был вялым и апатичным человеком. Ему постоянно приходилось преодолевать себя. Его тайной мечтой было ходить в кино или в оперетту, сидеть в кафе, поедая пирожные, и разглагольствовать об архитектуре. Он не любил работать, говорил, что «масштабно мыслящему человеку достаточно сосредоточиться и работать в день два часа». Но митинги, жадное внимание, с которым его слушали, аплодисменты стали фантастическим по силе допингом.

А он был умелым тактиком. Постепенно завоевывал людей. Тщательно выстраивал свои речи. Зто не были импровизации. Начинал спокойным тоном, неспешно, словно нащупывая дорогу и проверяя, как далеко он может зайти. И только когда чувствовал поддержку аудитории, его голос и лексика менялись, он становился все более агрессивным. И доводил свою аудиторию до слез или экстаза. Известный оперный певец Пауль Девриен давал Гитлеру уроки сценической речи и ставил ему голос.

Мюнхенский профессор истории Карл Александр фон Мюллер вспоминал первое сборище нацистов:

«Они собрались на площади. Военные марши, флаги – лес ярко-красных знамен со свастикой на белом фоне, странная смесь милитаризма и революции, национализма и социализма… Ни в годы войны, ни во время революции я не видел такого горячечного возбуждения масс. И вдруг он появился. Невозможно описать лихорадку, внезапно охватившую аудиторию. Все вскочили на ноги, приветствуя его.

Он прошел совсем близко от меня. Он совсем не похож на человека, которого я прежде видел. Суровое и бледное лицо, горящее внутренними страстями, холодный огонь, пылающий в глазах, которые словно ищут врага, чтобы его сокрушить. Толпа придает ему эту мистическую силу? Или же он излучает эту силу, которая передается толпе? Фанатичный, исторический романтизм вкупе с жестокой силой воли. Средний класс, пребывающий в депрессии и упадке, вознес его. Но он не один из них. Он появился откуда-то из глубокого мрака».