Третья практика

Поучаствовав в незначительном мероприятии, прогулявшись по набережной, обратив внимание на диковинные американские банки пива в ларьке, (в Советском Союзе пиво разливали лишь в бутылки), ребята вернулись на баркас и поплыли к своему кораблю.

Жара стояла несусветная, море, казалось разогретым, как вода в ванной городской квартиры, на небе собрались тучи.

Тропический ливень упал мгновенно, как водопад. Сверкали молнии, шквалистый ветер вздымал волны.

Баркас начал переполняться водой. Мичман откорректировал курс, чтобы судно не перевернулось и приказал вычерпывать воду бескозырками, что курсанты отчаянно делали. Напрасные усилия, нельзя вычерпать реку.

Последовала команда мичмана:

«Надеть спасательные жилеты!»

Все мгновенно достали их из-под скамеек и натянули на себя.

И тут выясняется, что у курсантов и у мичмана они есть, а у сопровождающего нет, про него забыли. Он и в училище, и в плавание был не у дел, казался лишним, но зла этому человеку никто не желал, шансов выжить, окажись он за бортом, было немного.

Пионер сидел в лодке лицом к курсантам, а Миша – на первой от него скамье. Он увидел, как изменилось лицо специалиста по политическим вопросам.

Вдруг сквозь шум воды, гром и толчки ветра проступили слова, Миша узнал свою фамилию.

«Отдать мне свой жилет», – последовал приказ.

В армии команда старшего по званию – закон. Миша мгновенно стянул с себя и передал требуемое командиру. Лодка начинала крениться, курсанты изо всех сил боролись с потоком.

Тропический дождь имеет свойство заканчиваться также внезапно, как начинаться. Море успокоилось, судно осталось на плаву, прыгать за борт не пришлось. Группа вернулась на корабль.

Обсуждать поступки командиров курсантам не положено, законных претензии к сопровождающему быть не могло: родину не предавал, присягу не нарушал. Ни трибунал, ни гражданский суд не могли бы его осудить. Отдал команду, в которой при других обстоятельствах ничего особенного не было, но получилось так, что в критическую минуту командир, начиненный марксизмом-ленинизмом по самые уши, подставил вместо себя мальчишку-курсанта.

Настроение ребят изменилось. Миша подготовил рапорт на отчисление. Один год срочной службы и три в училище давали надежду покончить с воинской обязанностью и «двинуть» в Москву, в «Баумановку», возможно, на второй или сразу на третий курс.

Вернувшись из плавания, ребята узнали, что состоится суд офицерской чести.

По правилам морской службы мичману следует обо всех событиях докладывать командиру корабля, что он и сделал, так о выходке Пионера стало известно в училище.

Состав суда избирался на общем собрании офицеров, туда попали самые достойные. Они добросовестно исследовали все обстоятельства дела и единогласно признали, что поступок капитана из политического отдела несовместим с понятием воинской чести, поэтому ходатайствовали о лишении его званий и увольнении из училища.

Было мнение, что Пионер обжалует решение, потому что в Москве высокую должность занимал его родственник. Не получилось. Ни лозунги, ни связи не помогли, труса выкинули с флота.

Подавать рапорт Миша раздумал, во-первых, не хотел, чтобы его сочли «слабаком», а, во-вторых, по-другому он взглянул на своих командиров и принял решение остаться в братстве достойных людей.

После того нелепого случая на баркасе Михаил Иванович неоднократно рисковал жизнью при испытаниях оружия, разработке которого посвятил жизнь. Защитил диссертацию, несколько морских приборов носят его имя. Капитана ценили на службе, любили женщины, а он их, ему доверяли друзья.

Теперь старику за семьдесят. Как дисциплинированный человек, он получил прививку в поликлинике, но «ковида» не боится, ибо всякий вирус до этих пор успешно убивал водкой.

За окном летят самолёты под восторженный крик толпы.

Продолжается день Военно-Морского Флота, праздник мужественных мужчин, которые имеют честь.