Третья пуля

Он же, как я вспомнил, был долговязый, в джинсах, ботинках и какой-то ковбойской куртке. Лица я не вспомнил, как ни старался – память хранит впечатления, а не образы. Помню лишь подтянутое тело, не знающее, куда деть ноги в сидячем положении. Настороженный – именно слово «настороженный» приходит на ум. Казалось, он уделяет равное внимание всему вокруг, не выделяя, но и не пропуская ничего, свои же карты держал строго к себе. Всегда спокойный, с долей изящества в движениях. Легко было представить такой нрав в снайпере, обязанном обладать настороженностью, одарённом наблюдательностью и терпеливостью и не содержать в себе ничего показного, тщеславного, напускного или же безумного. Эта работа была слишком опасной для эпатажности и требовала противоречащих наклонностей: точности в работе со снаряжением и терпения в тщательных приготовлениях, но и прозорливости для предсказания вражеских намерений и места, где окажется противник, а подо всем этим – спокойствия и упорства в противостоянии демонам воображения, изобретающим мнимые опасности, могущие ввергнуть в панику. Многие могут быть смелыми в составе группы, где поддержка и помощь в порядке вещей, а вот собственная, личная смелость там, многими часами на индейской земле – вот где настоящий трюк!

Сейчас, в девятнадцать минут пятого утра, я перетряхивал свою память в поисках сходства. Мог ли это быть он?

Я ощущал себя Марком Крассом в исполнении Лоуренса Оливье из «Спартака», который видел Спартака в бою, но теперь не мог узнать его. Я неистово восстанавливал подробности, пытаясь воссоздать образ и наконец запустил приказ сквозь все администраторские слои своим конечным исполнителям, потребовав от художника наилучшим образом изобразить тот же портрет, но с поправкой на двадцатилетнюю давность, подумав, что это поможет. Также я распорядился впредь сопровождать его.

Новый вариант пришёл на следующий день.

Сомнений не было: за мной охотился Боб Ли Суэггер, и если верить истории – эта охота меня полностью истребит.

Теперь я попытался представить себе те фантастические обстоятельства, которым я оказался обязан таким гостем. Что произошло? Какие следы, намёки и шансы привели его на мой след снова, двадцать лет спустя, когда я уже чувствовал себя в полной безопасности? Начать расследование я не мог по той причине, что этим я выдам себя ему и поведаю о своей осведомлённости, чем бесконечно осложню игру. Первым правилом моей с ним войны было не дать ему узнать о раскрытии его личности. Теперь моей задачей было уничтожить и похоронить его, только так я покончил бы с проблемой. К этому я и устремился.

Первым делом я как следует задумался: что он может узнать? Не что он уже знал, а что он

может знать – по максимуму? Отсюда я установил бы параметры действий. К своим представлениям о его личности мне снова следовало применить установки неокритицизма, безжалостно устраняющие такие помехи, как шаблонное представление, грёзы, сентиментальность по поводу его героизма, благородства и хемингуэевской стойкости под гнётом обстоятельств с тем, чтобы думать о нём только лишь как о враге, которого следует уничтожить. Было понятно, что вскоре он выйдет на «мёртвого» Хью Мичема и будет искать меня как Хью.

Многое ли можно было накопать на Хью? Нет, благодаря моей предусмотрительности. Ничего не осталось: ни семейных фотографий, не стены славы, ни каких-либо вашингтонских следов напыщенности. Всё было стёрто. Какой-нибудь гений мог бы углядеть, перекапывая записи операций с недвижимостью, что источник (пусть и частичного) финансирования группы офисов в «Здании Национальной Прессы» проистекал из казны Агентства, но я не думал, что Суэггер был способен на такую работу.

Тогда оставалось наследие Агентства: мог бы он попытаться отыскать доживших ветеранов Тайных служб, людей, как и я – на девятом десятке, надеясь почерпнуть в их памяти Хью Мичема, бедного старого давно мертвого Хью? Может, они и скажут что-то под конец своего срока, хоть их всю дорогу и учили не болтать.

Долгосрочного значения это не имело. Даже доберись он до моих мнимых похорон – моя новая личность была в безопасности. Он никогда её не узнает и никогда не найдёт меня, в то время как для меня найти его было лишь вопросом времени. Мне начинали нравиться мои шансы в этой схватке.

Я принял несколько решений. Ричард в Далласе остаётся на своём месте. Вероятно, что «Брофи» свяжется с ним снова, поскольку Ричард был единственным выходом на меня – раз уж Суэггер полагал меня находящимся в живых. Брофи\Суэггер не будет уверен, является ли этот человек нашим агентом либо мы просто наблюдаем за ним, не вовлекая в наши операции, так что тут он застрянет в раздумьях. Но когда Суэггер появится, оперативнику в Далласе следует уведомить нас немедленно. Ему будет дан специальный номер, по которому он сможет непосредственно связаться с группой, которую я организую. Они смогут нанести мгновенный удар и убить Суэггера.