Третья пуля

Моим вторым наставником был человек по имени Клинт Брукс, преподаватель Йельского университета, где я изучал американскую литературу, имея намерение приехать в Париж и учредить с несколькими ребятами из Гарварда издание под названием «Парижское обозрение». У доктора Брукса имелись свои проблемы, о которых я умолчу. В начале пятидесятых годов он основал дисциплину, которой присвоил название Новый Критицизм. Она стояла на строгом, в спартанском духе, принципе, согласно которому текст – это все. Не имеет значения, что именно вы читаете о каком-нибудь типе в «Тайм» или «Лайф» – что он собирается жениться на кинозвезде, что его в детстве бил отец, что первая жена преуменьшает размеры его мужского достоинства. Не имеет значения даже он сам. Значение имеет только текст, и он должен тщательно исследоваться, как в лаборатории, без учета личностных характеристик его персонажей, их психологического состояния или чего бы то ни было в этом роде. Только тогда становится понятным его послание, его значение, его место в универсуме, если таковые существуют. Мне нравились строгость и незыблемость этого принципа. Я стремился применять его в жизни. И, похоже, делал это – в определенном смысле.

Однако хватит о старых призраках. Моим самым могущественным наставником был знаменитый человек, блестящий человек, смелый человек, человек, который наставил меня на путь истинный. Мне придется ссылаться на него по ходу моего повествования, чтобы вы понимали, что и по какой причине произошло в 1963 году.

Его звали Корд Мейер. По рекомендации отца он пригласил меня из Университета Пенсильвании, где я учился на выпускном курсе филологического факультета и был единственным, кто настаивал на серьезности писателя по имени Натаниэл «Пеп» Уэст, в Отдел планирования Центрального разведывательного управления. Там в течение сорока лет я занимался организацией убийств, пребывая в уверенности – и, может быть, заблуждаясь? – что тем самым помогаю своей стране бороться с ее врагами. Живу в соответствии со стандартами своих предков, погибших на полях сражений, и отстаиваю великие принципы, ради которых мок под дождем Хемингуэй, именуемые «свобода» и «демократия».

Корд до сих пор является мне в ночных кошмарах. Я никогда не смогу избавиться от него. Вероятно, вам известна его история: он был одним из самых знаменитых сотрудников ЦРУ, и я, зная большинство из них, могу смело сказать – лучшим. К тому моменту, когда я в 1961 году пришел на работу, он трижды перенес серьезные испытания. Во время войны Корд служил морским офицером на Тихом океане и потерял глаз. Он никогда не говорил об этом, но нам известно, что он участвовал в самых ожесточенных сражениях – вплоть до кровопролитных рукопашных схваток, в которых, помимо рук, использовались штыки и саперные лопатки. Корд не носил повязку, дабы не привлекать к себе излишнее внимание, – он просто вставлял в пустую глазницу стеклянный шарик, который можно было заметить только при ближайшем рассмотрении. Сознание того, что он потерял глаз где-то на Иводзиме или в каком-то другом забытом богом месте с труднопроизносимым названием, имело гораздо больший эффект, нежели заметная издалека повязка.

Оказавшись свидетелем ужасов войны, он стал пацифистом. Его привлекала идея всемирного правительства, дабы отдельные страны лишились возможности посылать корабли с молодыми парнями к затерянным в океане крошечным островам. Он принял активное участие в создании ООН в надежде на осуществление своей мечты. В 1948 году, после трех лет самоотверженной работы, до него дошло, что в этой организации всем заправляют коммунисты, и, следовательно, она будет действовать вразрез со своей предполагаемой миссией – то есть будет способствовать распространению красной гегемонии на голубой планете. Разочарованный, он вступил в контакт с мистером Даллесом, который разглядел в нем внушительный потенциал и предложил ему должность в своем учреждении.