Третья стража

Глеб очистил рану минут за сорок и начал скреплять ребра зажимами. Раненый, могучий темнокожий мужчина с курчавой бородой, носил имя Джапангарди, но охотно отзывался на уменьшительное Джа. Австралийский абориген, в прошлом фермер, разводивший крокодилов, а нынче лучший охотник на острове. Луч эмиттера угодил ему под мышку – к счастью, на излете, с дальнего расстояния.

Закончив с ребрами, Глеб осмотрел поврежденную кожу на правом боку. Шить нельзя, ожог в две ладони, нить или скобки не удержатся… Есть коллоид – не так надежно, но если забинтовать покрепче, края, даст бог, не разойдутся…

Он залил рану антисептиком, обхватил Джапангарди за плечи и осторожно приподнял.

– Бинтуем, девочки. Я его придержу.

Тори и Сара принялись в четыре руки наматывать бинты. На губах Джапангарди вздулся и лопнул пузырь, но крови в слюне не было.

Глеб вздохнул с облегчением.

Забинтовали. Тори вытерла Глебу лицо мокрой салфеткой.

– Давление?

– Девяносто восемь на шестьдесят четыре.

– Неплохо! Будет жить.

– Крепкий воин, – одобрительно сказала Тори.

– Дитя природы, – добавила Сара. – Таких у нас немного – один австралиец, один чероки, два бушмена… Остальные в основном горожане.

– Берем!

Глеб снова приподнял пациента за плечи, женщины – за ноги.

Переложили на каталку. Отдышались – Джапангарди был тяжелым.

– Сара, в палату его. И везите следующего.

– Тебе нужно отдохнуть, Дон, – сказала Тори.

– Я уже отдыхаю.

Глеб стянул перчатки, бросил их в тазик и опустился на табурет. Сара и Тори потянули каталку из операционной.

Небо за полупрозрачной зеленоватой стеной вдруг озарилось багровыми вспышками, и он невольно вздрогнул. Третий день корабли плоскомордых летали над архипелагом, жгли растительность, пытались отыскать селения островитян, сбрасывали в лес убийц с лучеметами. Город, затаившийся в ущелье, был в относительной безопасности, и ночами сюда переправляли по воздуху женщин и детей. В горах нашлось несколько надежных убежищ – искусственные пещеры, вырубленные еще невысокликами в незапамятные времена. На острове величиной с земную Исландию хватало потаенных мест, укрытий среди гор и лесной чащи, а влажный климат препятствовал сильным пожарам. К тому же отряды самообороны действовали все успешнее, особенно с тех пор, как инженерам удалось собрать несколько базук и пару ракетных установок. Получив это оружие, ополченцы сбили два зонда и забросали гранатами плоскомордых, пытавшихся сжечь поселения на юге острова. Но, несмотря на мелкие победы, настроение в Щели царило невеселое – кажется, магистраты понимали, что можно выиграть битву, но проиграть войну. Шансы проигрыша были велики – три гигантских корабля висели над планетой, вселяя неуверенность и страх. Никто не знал, что случится завтра, продолжат ли пришельцы жечь леса, или зальют остров ядовитым газом, или отправят весь архипелаг в морские бездны. В магистрате обсуждали эвакуацию на континент и северные острова, но будет ли там безопаснее?.. Ситуация могла стать критической – вдруг чужаки уничтожат все живое, пустив в ход ядерные бомбы или что-то еще пострашнее.

– Где ты, Йокс? – пробормотал Глеб, взирая на черные дымы, что вставали над краем ущелья. – Где ты?

Но вместо Йокса в операционной появилась Тори, встала, подбоченившись, у двери и сообщила:

– Эта кер шлимана пака опять плачет.

С наречия Людей Кольца «кер шлимана пака» дословно переводилось «тот/та, кого кролик лягнул», безухая, упитанная и абсолютно безобидная тварь, копавшая норки в степи. Но выражение было идиомой, обозначавшей недотеп и неумех, так что Глеб сразу понял: речь идет о Насте Мошковой, хирурге третьей операционной.

Кивнув, он с усилием поднялся с табурета и вышел на центральную площадку башни. Переход соединял ее с соседним зданием, где находились палаты, а небольшие боксы – с операционными; здесь же была ординаторская с двумя койками для дежурных врачей. У входа в нее и обнаружилась Настя – стояла, уткнувшись носом в стену и в свой зареванный платок. Плечи ее содрогались, белый комбинезон был перепачкан кровью, и даже на бахилах алели кровавые пятна.

Для начала Глеб заглянул в третью операционную. Там, в полной растерянности, метались медсестры, а на столе лежала под наркозом девочка лет двенадцати с сожженными ступнями. Ноги ее ниже коленок были перехвачены жгутами, кости оголены; из-под правого жгута сочилась потихоньку кровь, и рядом, в кровавой лужице, лежали ланцет и хирургическая пила.

– Жгут подтяните, – велел Глеб сестрам, шагнул к Насте и ухватил ее за рукав комбинезона. – Ты что творишь, хирург? У тебя пациент на столе! Ребенок!

– Не моо-гуу!.. – с рыданием выкрикнула Настя. – Я хи-ирург-косметолог! Я в Мо-осквее носы и губы исправля-алаа! Не моо-гуу ей ножки пи-илить!

– Ты хирург, – твердо сказал Глеб. – Твой пациент истекает кровью. Закончи работу, или девочка умрет.

Настя бросила платок и повернулась к нему. Вообще-то она была хорошенькой женщиной лет тридцати, но сейчас ее лицо искажала гримаса страдания.

– Глеб… Может быть, ты сам…

– Нет. У этого стола никто тебя не заменит. Иди!

Она шмыгнула носом и вытерла глаза.