Третья волна

Пересмотру подверглось понятие единства, на него непрерывно вели наступление ученые, математики и философы, которые продолжали разлагать мир на мельчайшие части, добиваясь при том весьма интересных результатов. После опубликования Декартом своего «Рассуждения о методе», писал микробиолог Рене Дюбо, «тотчас же было сделано большое число открытий на основании его применения в медицине»[195]. Сочетание атомистической теории и учения Декарта привело к удивительным открытиям в химии и других областях науки. К середине XVII в. положение о том, что мир состоит из отдельных независимых частиц и субчастиц, было принято за правило и стало частью зарождающейся индуст — реальности.

Каждая новая цивилизация перенимает идеи из прошлого и по — своему перерабатывает их, пытаясь осознать себя во взаимоотношении с миром. Для начавшего развиваться индустриального общества — общества, вступившего на путь массового производства изделий, собираемых из разрозненных частей, — идея о том, что и вселенная смонтирована из разрозненных компонентов, была, вероятно, необходима.

Для принятия атомистической модели реальности были также политические и социальные причины. Когда Вторая волна размывала общественные устои, сложившиеся в предшествующий ей период, требовалось побудить людей к освобождению от большой семьи, всемогущей церкви, монархии. Индустриальному капитализму необходимо было рациональное обоснование для индивидуализма. Когда на протяжении одного столетия или двух до начала индустриализации прежняя земледельческая цивилизация приходила в упадок, когда расширялась торговля и множились города, разраставшееся купечество, заинтересованное в свободе торговли, кредитования и развитии рынков, обусловило возникновение новой концепции личности, где человек рассматривался как атом.

Отныне человек уже не был пассивным придатком при племени или роде, а был свободной, автономной личностью. Каждый индивид имел право обладать собственностью, приобретать товары, заключать сделки, преуспевать или голодать в зависимости от степени собственной активности, мог выбрать себе религию и заниматься устройством личной жизни. Иначе говоря, индуст — реальность способствовала развитию концепции личности, где человек почти уподоблялся атому, представлял неделимую, неразрушимую, базовую частицу общества.

Атомистический подход проявился, как мы видели, даже в политике, где элементарной частицей стал голос. Он обнаруживал себя и в нашем понимании международной политики, где действовали отдельные, непроницаемые, независимые единицы, называемые нациями. Не только когда речь шла о физических представлениях о материи, но и в философском плане, при рассмотрении проблем общества и политики прибегали к понятию «кирпичиков» («bricks») — составных элементов или атомов. Атомистический подход применялся к любой сфере жизни.

Учение о прерывистом, дискретном строении материи в свой черед отлично согласовывалось с новым представлением о времени и пространстве, также делимых на все более мелкие единицы. По мере того, как развивалась цивилизация Второй волны, одерживая верх и над «первобытными» обществами, и над цивилизацией Первой волны, она все более последовательно и согласованно внедряла индустриальный взгляд на народ, политику и общество. И все же недоставало одной последней детали, чтобы вся система получила логическое завершение.

Последнее «почему»

Если цивилизация не в состоянии объяснить, как все происходит, пусть даже ее толкование на девять частей предстает как нечто неразгаданное и лишь одну часть составляет анализ, она не может результативно планировать общественную жизнь. Людям, выполнявшим общезначимые предписания своей культуры, необходима была уверенность, что их поведение приведет к желательному итогу. И это предполагало некоторый ответ на исконное «почему». Развивавшаяся цивилизация Второй волны опиралась на столь мощную теорию, что с ее помощью, казалось, можно было объяснить все.

Камень столкнулся с водной поверхностью. От места его падения по воде быстро разошлись круги. Почему? Чем вызвано это явление? Возможно, люди индустриального периода ответили бы так: «это от того, что кто — то бросил камень».

Образованный европейский дворянин, живший в XII или XIII в., пытаясь ответить на этот вопрос, основывался бы на совсем иных представлениях, чем мы. Возможно, он прибег бы к учению Аристотеля и искал материальную причину, формальную причину, рациональную причину (efficiente cause) и конечную причину (final cause), ни одной из которых самой по себе недостаточно, чтобы объяснить что — либо[196]

. Средневековый китайский мудрец мог бы рассуждать об инь и ян[197] и о силовом поле влияний (the force — field of influences), в котором, на его взгляд, происходили все явления[198].