Третий фронт. Секретная дипломатия Второй мировой войны

Этот политический аргумент произвел впечатление на Гиммлера, равно как и заверение Вольфа, что не он, а американцы первыми начали переговоры. Вдобавок Кальтенбруннер совершил тактическую ошибку: он обвинил Вольфа в том, что тот без ведома рейхсфюрера вступил в контакт с высшим представителем Ватикана в Северной Италии кардиналом Шустером. Вольф же был настолько предусмотрителен, что сам никогда с Шустером не встречался, а поручил это своему подчиненному, штандартенфюреру Вальтеру Рауффу. Таким образом, поставленная Кальтенбруннером ловушка не сработала. Тогда Вольф снова развернул свои аргументы в пользу сговора. Как он сам мне объяснял:

— Моим исходным пунктом была прозападная и антивосточная ориентация…

Препирательства шли долго. Вольф перешел в контратаку, ссыпаясь на свои заслуги перед рейхом, на свою личную преданность фюреру и его директивам. Он категорически потребовал, чтобы весь спор решил сам Гитлер. Гиммлер сразу испугался.

— Вольф, вы были в феврале вместе с Риббентропом у фюрера. После этого Риббентроп послал Хессе в Стокгольм для завязывания контактов, однако фюрер был вне себя от возмущения! — сказал он.

— И понятно почему, — парировал Вольф. — Только потому, что Фриц Хессе, а с ним и Риббентроп провалились. Фюрер не любит неудачников, даже если это его собственные министры!

Наконец, три эсэсовских главаря договорились, что Вольф и Кальтенбруннер вдвоем отправятся в имперскую канцелярию. Гиммлер заявил, что у него много других, более срочных дел (например, эвакуация концлагерей в глубь страны и так далее; о собственных переговорах с графом Берн ад оттом он умолчал). В час ночи Вольф и Кальтенбруннер отправились в путь.

— Часа в три, — вспоминает Вольф, — мы въехали в горящий Берлин и долго колесили, пока добрались до имперской канцелярии. Все это время я не хотел вслух обсуждать с моим спутником наши сугубо секретные дела. Когда же мы вышли из машины и направились через двор к входу в здание, то я сказал Кальтенбруннеру: «Если ты снова вывалишь перед фюрером всю грязь, в которой мы копались много часов, то заруби себе на носу: я на виселицу один не пойду. И ты, и рейхсфюрер — вы оба пойдете со мной!»

Как видим, господа обергруппенфюреры заговорили на своем излюбленном языке — языке угроз и шантажа. Кальтенбруннер все понял и сразу изменил тон. Когда оба явились к личному представителю Гиммлера при ставке Фегелейну, то Кальтенбруннер сказал:

— Вольф прибыл, чтобы дать фюреру объяснение о контактах, которые он наладил, веря в их пользу для рейха. Доложи так, чтобы его приняли…

Не забудем, была глубокая ночь. Но в бункере имперской канцелярии ночь и день смешались. Еще предстояло так называемое «вечернее» (на самом деле ночное) оперативное совещание, и три эсэсовских генерала в ожидании уселись у двери в комнату Гитлера. Дверь открылась, вышел фюрер.

— А, Вольф, — обратился он к гостю из Италии, — как хорошо, что вы здесь. К сожалению, я сейчас иду на совещание, примерно на час. Для вас не составит труда подождать меня, ведь вы проделали утомительный путь? Я очень охотно с вами побеседую…

Кальтенбруннер был явно ошарашен этим тоном, который вовсе не предвещал расправы. Зато Вольф приободрился. Он мысленно повторил все свои аргументы (Ран заблаговременно изложил их в специальной записке). Так прошел час, пока его не вызвали.

Этот разговор Вольф запомнил очень хорошо, куда лучше, чем свои беседы с Даллесом. Во время дармштадтской беседы я спрашивал сам себя: почему? Либо потому, что с Даллесом он говорил через переводчика? Либо потому, что не хотел распространяться на щекотливую тему — Гитлера давно нет, а ЦРУ близко? С другой стороны, для нациста Вольфа слова его фюрера были евангелием, которое надо запомнить навсегда…

Итак, беседа в ночь с 17 на 18 апреля. Она началась с того, что Гитлер (получив предварительно доклад Кальтенбруннера) задал Вольфу критический вопрос о его встрече с Даллесом. Тогда лихой обергруппенфюрер произнес такую тираду:

— Мой фюрер! Разрешите напомнить, что когда я был у вас 6 февраля и на беседе присутствовал господин имперский министр иностранных дел, я вас спросил: когда же, наконец, появятся новое секретное оружие и реактивные истребители? Я тогда доложил, что ко мне засылают посланцев Ватикан, англичане и американцы. Я доложил об этом и попросил указаний. То обстоятельство, что вы не запретили контакты, я истолковал как активное их узаконение. В равной мере вы не запретили их имперскому министру, и он таким же образом истолковал вашу реакцию. Мне было ясно, что если я провалюсь, то вы от меня в интересах рейха должны будете отказаться. Я решил действовать. Теперь я явился к вам, хотя вы меня и не звали. Однако я пришел к вам как к высшему авторитету, вершителю судеб Германии!

Эта произнесенная с пафосом тирада, как вспоминал Вольф, произвела должное впечатление. Гитлер сразу сменил тон, сделавшись весьма любезным.