Третий глаз Шивы

Когда запыленный гонец в ранге «ока царева» спрыгнул с коня и, опустившись на одно колено, вручил шахиншаху послание сузского сатрапа, Камбиз лакомился жареными мозгами павлина. Прополоскав рот анисовым настоем, он вытер жирные пальцы о волосы нубийского раба и раскрыл футляр с глиняной табличкой. Но едва он взглянул на ровные ряды клиньев, как у него потемнело в глазах. Опрокинув кушанья и топча сапожками испуганных прислужников, он выскочил из шатра и, сея повсюду ужас, понесся к шатру дивана.

Впрочем, сумасбродные выходки шахиншаха уже давно не вызывали удивления. Все уже успели привыкнуть к тому, что государь помешан.

Раздавая пинки и полосуя кого попало нагайкой, он разогнал диван и, схватив за бороду визиря, стал медленно пригибать его к земле.

— За что, государь? — прошипел Прексасп, перекосившись от боли.

— Ты еще спрашиваешь? — Камбиз еще крепче зажал в пальцах завитые, крашенные хной волоски. — Так-то ты выполнил мое приказание, ослиная падаль? Смердис, оказывается, в Сузах!

— Не может быть! — Визирь вырвался, оставив клок волос в руке шахиншаха, и распростерся на ковре. — Нет! Нет, великий царь! Я своими руками убил его, а мертвые не возвращаются.

— Не возвращаются? — Камбиз метко попал обожженной табличкой визирю в висок. — А это что? — Несколько успокоенный видом темной, медленно стекающей струйки, он пересказал заключительные слова послания: — «Отныне все должны подчиняться не Камбизу, сыну Кира, а Смердису, сыну Кира». Как я должен это понимать?

— Смилуйся, шахиншах! — взмолился Прексасп. — Твой брат мертв. Это наверняка самозванец…

— Самозванец? — Шахиншах задумался. — А какая, в сущности, разница? — быстро смекнул он. — О том, что Смердиса нет, знаем только мы с тобой. Следовательно, в глазах всех персов этот самозванец — мой брат, сын Кира. Не следует и виду подавать, что это не так. Что будем делать?

— Немедленно идти на Сузы и подавить мятеж, шахиншах!

— Вели трубить поход! — Царь схватился за пояс. — Где мой меч? — Он вспомнил, что меч, который отдал некогда визирю, лежит в колодце среди пустыни. — Я сейчас! — Камбиз кинулся в свой шатер и, схватив первое попавшееся оружие, прицепил его к поясу.

Вокруг хрипло ревели рога. Копейщики строились в походную колонну. Звенело оружие, скрипели рассохшиеся на солнце колеса арб. Ржали впрягаемые лошади. Среди всей этой суеты и неразберихи никто даже не подумал поинтересоваться, куда и зачем объявлен поход. Ослепительно сверкал на солнце металл, в глазах рябило от разноцветного мелькания лиц и одежд.

Камбизу подвели коня, и он ловко вскочил в седло. Подняв над головой меч, он показал на восток и поскакал, вздымая облака удушливой пыли во главе гвардейской сотни и последней оставшейся у него роты эллинов. Опуская на скаку меч в ножны, он нечаянно поранил бедро. Рана была неглубокой и не внушала особых опасений. Но именно она оказалась для Камбиза роковой. Он умер через несколько дней в Экбатане Сирийской, очевидно, от заражения крови. Геродот, правда, уверял, что смерть последовала по причине потрясения, которое пережил шахиншах, когда узнал, что задел себя тем самым оружием, какое употребил против быка. Но в те ознаменованные повальным суеверием времена только и делали, что искали знаменательные соответствия.

* * *

Геродот так описывает это событие в третьей книге «Всемирной истории»: «Он (Камбиз) вскочил на коня, решивши немедленно идти войною на Сузы против мага. Но в то время, как он садился на коня, отвалился наконечник от его ножен, и обнаженный меч ранил Камбиза в бедро, в то самое место, в какое прежде он нанес удар Апису.

Когда вскоре после этого появилось в кости воспаление, а бедро было поражено гангреною, жизнь покинула Камбиза; царствовал он всего семь лет и пять месяцев, не оставив детей ни мужского, ни женского пола».

* * *

Так умер Камбиз, сын Кира и Кассанданы, дочери Фарнаспа.

На смертном одре он плакал. Одни утверждали, что ему жаль было расставаться с жизнью; согласно уверениям других, он вспомнил в последний миг о невинно убиенном брате и раскаялся.

Но как бы там ни было, смена власти прошла очень легко и для страны в целом незаметно. Люди даже облегченно вздохнули, когда все так естественно разрешилось и на престол самым законным порядком вступил Смердис, сын Кира.

В первый же день своего царствования новый шахиншах подтвердил постановление прежнего правительства, запрещающее постройку храма Элогиму, сильно разочаровав тем самым либеральные круги. Сразу же стало ясно, что возврата к просвещенной терпимости Кира ожидать не приходится. Однако другое мероприятие Смердиса привлекло к нему симпатии широких народных масс. Освободив подданных на три года от военной службы и налогов, он недвусмысленно дал понять, что превыше всего ставит мир и процветание державы. На первых порах новый курс снискал необыкновенную популярность. Смердиса прославляли по всем сатрапиям обширной империи: на базарах, в харчевнях, храмах и на постоялых дворах люди благословляли его имя.