Когда я закончила, часы показывали четверть второго. Я смертельно устала, дрожали руки, тело было напряжено, глаза тут же заслезились от яркого света, стоило мне отдернуть шторы на окнах. Я решила, что лучшим отдыхом сейчас будет прогулка по улицам города. Просто так, без цели…
Я остановилась на перекрестке… На моих глазах старую «Волгу», двигавшуюся с запредельной для города скоростью, занесло, она вылетела на газон и врезалась в столб. Я закричала. Я узнала эту машину…
Авария была страшной, как и история Павла Андреевича Громова, сидевшего в этот момент за рулем…
– Силы небесные! – прошептала я, прячась за спинами прохожих. – Я не хотела, чтобы все кончилось вот так!
Я думала, меня никто не услышал. Никто, кроме пожилого мужчины, обернувшегося ко мне.
– Вы что-то сказали? Мне? – Он настороженно посмотрел на меня.
– Нет-нет. – Я пошла прочь.
– Ведьма! – донеслось вслед злобное шипение старика. – Не хотела она! Рыжая ведьма…
Обернувшись, я увидела, как он протиснулся сквозь толпу ближе к месту аварии. Домой я возвращалась бегом, в рабочую комнату прошмыгнула быстро, не отвечая на возмущенный оклик ошалевшей от испуга Таты.
Я зажгла свечу, положила перед собой фотографию отца.
– Что я сделала не так? Что?! – повторяла я один и тот же вопрос, не делая попытки разобраться в собственных страхах.
Только поняв, что ответа не дождусь, успокоилась. Ну конечно же… Я сделала это впервые – нарушила главное правило любого экстрасенса, гадалки, целителя: вмешалась, когда не просили. Я знала, что за это бывает…
И теперь готовилась предстать перед судом – не Божьим, нет: мой дар (или проклятие) смешал меня с толпой тех, кому предстояло покинуть этот мир во время чумы двадцать первого века. Каждому из этой толпы предстояло пройти свой ад – на Земле или уже покинув ее. Мне земного времени осталось двадцать два часа двадцать две минуты двадцать две секунды… двадцать одна, двадцать, девятнадцать…
– Дело передано в суд, Ляна Шандоровна, повестки вам и Георгу как свидетелям будут вручены в ближайшее время, – прозвучало в динамике телефона, который я поставила на громкую связь под пристальным взглядом мужа.
Звонок от Сотника застал нас в свадебном путешествии: мы с Георгом брели по берегу Финского залива, тоскливо поглядывая на небо – второй день моросил нудный дождь. Не успела я отключиться от беседы с майором, запела мелодия сотового Георга. Он отошел в сторону – звонками, я знала, его донимал молодой зам, боявшийся без начальства ступить и шагу.
– Возвращаемся? – Георг вернулся ко мне повеселевшим – видимо, на этот раз зам его порадовал.
– В отель или домой?
– Домой. Суд на этой неделе. Мы, конечно, можем подать ходатайство, чтобы рассматривали без нас…
– Нет уж…
В тот день, когда я решила, что своим вмешательством убила Громова, и позже, заперев дверь комнаты на ключ, молча ждала своей смерти, в своем доме умирала моя цыганская прабабушка Люба. А я этого не знала… За дверью рыдала Тата, потом рыдания смолкли и наступила тишина. Я почувствовала, как вокруг затихают и посторонние звуки: голоса с улицы, шум машин и лай собак. Отсчитав последние секунды, я провалилась… как оказалось позже, в сон. Очнулась я от того, что меня тряс за плечи Георг, а Тата бестолково суетилась рядом. «На тот свет собралась?! – прорычал мой будущий муж, злобно щерясь. – Сотник звонил – Люба умирает! Проститься нет желания?!»
Я не успела… Она лежала на своей кровати, зажав в руках крест. «Ляна, Люба просила тебя не быть на похоронах. Сказала, чтобы ты простилась с ней и ушла. Вот, возьми», – юная цыганка незаметно подошла ко мне сзади, я обернулась – в руках та держала перстень. Я видела его у бабушки. «На крест не смотри, она унесет его с собой», – добавила она, проследив за моим взглядом. В тот миг я поняла, почему осталась жива. Вместо меня ушла она, моя цыганская бабушка Люба, повернув отсчет времени вспять…