Третий выстрел

— Какого мужа?

— В поле двоих моих забили насмерть. Один из них — мой муж.

Мухтар покачал головой: непорядок. Эта женщина будет мстить.

— Я сожалею. Мы не знали, что это твой муж.

— А что изменилось, если бы знали? Забили бы кого-то другого?

Она разонравилась мухтару: слишком наглая. Так нельзя разговаривать с мужчинами, тем более, со старшими. Но у этих евреев свои понятия об уважении, вернее, никаких понятий. Он не стал отвечать на этот вопрос.

— Женщина, мы всегда жили дружно. Мы вас не трогали — вы нас не трогали. Мои люди погорячились, узнав о том, как ваши братья оскверняют наши святые места…

— Ваши святыни никто не осквернял!

— Помолчи, женщина! Не перебивай! Я не закончил! Оскверняли или не оскверняли — сейчас это уже не столь важно. Важно, что мы начали драться друг с другом. Вы убили больше сотни моих братьев…

— Моих братьев вы убили полторы сотни.

Она опять его перебила! Вот же наглая! Попробуй с такими договориться. Дать сигнал охране, чтобы порубили ее саблями на куски? Вряд ли она так спокойно сидела бы, если бы у нее за дверью не было вооруженных кибуцников. Да и ни к чему это сейчас. Опасная женщина, ох, опасная! Такое унижение он не простит. Не простит никогда! Но не сейчас, рано.

— Мы не будем считаться горем, — стиснув зубы, протянул он. — Это были тяжелые дни, но нам надо смотреть в будущее. Ты не тронешь моих людей, они не тронут твоих. Я пришлю вам пять баранов в знак примирения.

— Не надо баранов. Мы не можем ответить таким же щедрым подарком. Но обещаю: воевать больше не будем.

Мухтар приготовился встать и уйти, но она задержала его.

— Не будем при одном условии…

Она еще условия ставит! Мухтар изумленно уставился на Фаню.

— Мы не начнем первыми. Но если кто-то из твоих решит, что это знак нашей слабости, то мы ответим. И ответим жестко. Договорились?

Отвечать ей мухтар не стал. Просто коротко качнул головой: понимай, как знаешь. И вышел.

Через пару недель в секретариате кибуца раздался телефонный звонок.

— Госпожа Винер?

— Слушаю…

— Вам нужно прибыть в Хайфу на заседание ученого совета.

Это была кодовая фраза для вызова в штаб северного округа Хаганы[61]. Прекрасно. Какой молодец Натан, что настоял на том, чтобы проложить сюда телефонную линию! Хоть какая-то связь. Вообще-то, случись беда, толку от нее — ноль. Пока дозвонишься, пока приедет скорая ли помощь, пожарная ли команда, или боевая группа Хаганы — тут уже все помрут, сгорят, будут убиты. Справляться с проблемами надо самим. Но все равно, телефон — это правильно, как ни посмотри.

— Винер, ты с ума сошла? — Йосеф носился взад и вперед и никак не мог успокоиться. — Зачем ты сожгла деревню?

— Зачем они убили Натана? И Нухима? — спросила в ответ Фаня, стараясь не взорваться и не наорать на руководителя северного округа.

— Не смей смешивать личное и общественное! — закричал Йосеф. — Ты не понимаешь, что своими действиями ты могла все погубить? А если бы арабы не сбежали, а пришли бы громить кибуц, ты бы смогла их удержать?

— Нет. Но они сбежали.

Йосеф прекратил бегать и внимательно посмотрел на Фаню.

— Ты правда не понимаешь или придуриваешься?

— Придуриваюсь, — честно ответила Фаня. — Но факт остается фактом: они сбежали.

— Это ни о чем не говорит! — закричал Йосеф. — Это случайность! Вам просто повезло! А могли погибнуть и вы, и наше дело.

— Но они сбежали, — упорно повторяла Фаня. — А потом пришли мириться. Это значит, что мы победили.

Йосеф смешно всплеснул руками, хотел что-то сказать, но передумал. Сказал другое:

— Есть решение Центрального штаба: мы прекращаем — на время! Пока только на время! — все активные действия. Отряды занимаются только сдерживанием погромщиков. Единственная задача — охрана и оборона поселений. Все! Никаких акций возмездия, никаких нападений, никаких провокаций! Это, надеюсь, понятно?

— Нет! — встал крупный незнакомый мужчина. — Не понятно. То есть, мы должны спокойно смотреть, как нас забивают насмерть, и не смеем сопротивляться? А кто отомстит за кровь полутора сотен убитых евреев?

— Меир, не передергивай. Сопротивляться — можем, да, но идти и убивать арабских женщин и детей — нет. Да поймите вы!..

Йосеф устало махнул рукой и плюхнулся в кресло.

— Нам сейчас не выгодно ссориться с британской администрацией Если мы хотим сохранить в целости и наше движение, и наши отряды, то обязаны действовать исключительно в рамках закона и не поддаваться на провокации. Неужели так трудно сообразить, что если действовать иначе, то нас прихлопнут? Не время сейчас… А с партизанщиной надо кончать! Особенно это касается тех, кто привык шашкой махать направо и налево.

Йосеф короткое время служил в Красной армии и про «шашкой махать» сказал по-русски, специально для Фани. Она поняла. И спросила, стараясь не раздражаться:

— Им, значит, можно убивать наших женщин и детей, а нам их нет?

— Нам — нет, нельзя — неожиданно спокойно сказал Йосеф. — Мы не можем опуститься на их уровень. Это во-первых. А во-вторых, мы строим еврейское государство, которое будет цивилизованным, основанным на общечеловеческих ценностях…