Тревожные сны царской свиты

Итак, Басаев провел свой невиданный по масштабу и дерзости террористический рейд. Уже ни для кого не секрет, что накануне операции, об этом говорил сам Басаев, он проинформировал Дудаева о своем замысле и получил его одобрение. Маловероятно, что возражения Дудаева, случись они, остановили бы Басаева. Наступает момент борьбы за лидерство среди чеченской военной верхушки. И командир Абхазского батальона (Басаев участвовал в грузино-абхазском конфликте на абхазской стороне, прославился там своей умелостью и жестокостью) бросает вызов и заявляет о себе. В случае удачности этой кошмарной и сверхжестокой операции он может почувствовать себя в роли национального героя Чечни.

Попробуем отрешиться от причитаний и здраво оценить продуманность и психологическую выверенность басаевской операции. Атмосфера войны, террора выбрасывается за пределы Чечни, но уже не в виде безумия фанатичных одиночек, малочисленных групп, а как полноценная скрытая военная операция, схожая с выбросом десанта в тыл противника, когда группа захвата оказывается в самом неожиданном месте (в больнице), где заранее создан склад оружия, объекте сверхмирного назначения. Масштаб страха утраивается, когда в качестве заложников берутся более двух тысяч больных, рожающих матерей, грудных младенцев. Масштаб возможных жертв обретает столь зримую пофамильную тысячность, что делает позицию войск и частей особого назначения, брошенных на штурм захваченной больницы, даже не уязвимой, а безвыходной. И требования Басаева - это не требования многомиллионного выкупа и самолетов, позволяющих покинуть территорию страны. Это не требования освободить ранее захваченных террористов, - ничего подобного. Это превратило бы акт в заурядный, просто более жестокий, чем другие, но сотворенный по типу и подобию. В нашем случае все не так. Террорист требует начала переговоров с целью остановить войну, а значит, кровопролитие. Трудно сказать, насколько точны сведения о гибели во время войны родных Басаева, его детей, но образ народного мстителя немедленно был создан усилиями журналистов. Смерть сына или дочери, смерть насильственная и оттого сверхнесправедливая, выталкивает отца на улицу, и он в ненавистническом порыве отмщения начинает автоматными очередями косить людей направо и налево. Объяснение? Да! Но никак не оправдание! А этими возможными сценами журналисты времен смуты пугают сограждан.

Многое, очень многое остается за пределами наших рассуждений. И как ехал отряд Басаева, и как прошел через все контрольные посты, и как ухитрился создать заранее склад оружия в самом многолюдном и обжитом человеческими страданиями месте - районной больнице, которая в силу своей специфики имеет круглосуточный режим работы и массу людей, страдающих бессонницей. Много дней спустя на Совете безопасности, после нелицеприятного разбора буденновской трагедии ряд руководителей силовых ведомств самолично, нервно, но не без театрального пафоса подали в отставку. Президент две из них принял сразу, без долгих раздумий. Покинул коридоры власти Сергей Степашин, возглавлявший Федеральную службу безопасности, и оставил свой пост министр внутренних дел Виктор Ерин. И если первый ушел в опальном варианте, без каких-либо располагающих видов на будущее, то Ерин перешел в ведомство военной разведки на второй по значимости пост. Президент проявил строгость, но верность и преданность теперь уже бывшего министра оценил, оставив его в пределах своего окружения. Впрочем, то заседание Совета безопасности осталось памятно другим эпизодом. Голосовался вопрос об отставке Грачева. Следуя формальной логике, Грачев не имел к Буденновску никакого отношения. Однако атаки на министра обороны продолжались. Не унималась пресса, жаловались оборонные заводы, сдержанно брюзжал генералитет. Павлу Грачеву не могли простить бездарного начала чеченской операции. Неплатежи замучили армию. Все валилось в кучу - во всем виноват Грачев. И дело не в том, что он и на этот раз удержался в своем кресле благодаря минимальному большинству. Суть интриги в другом. Вопрос на голосование поставил президент. Следует оценить продуманность и даже изящество мгновенного замысла.