Тревожный берег

Это уже не просьба. Это приказ, и Славиков берет в руки карандаш, улыбка гаснет на его губах. Он чертит неровный круг, разбивает на нем масштабную сетку, наносит несколько дужек на разных азимутах круга. Задумывается, добавляет две-три дужки. Кусает карандаш.

— Кажется, так… Да, так.

Русов берет листок. Рогачев проснулся, встает со скамейки, смотрит, что там Ника «нахимичил». Русов недоволен:

— Да-а… — произносит он разочарованно.

— Вы что-то сказали? — «участливо» переспрашивает Славиков.

— Я? — Русов, вспомнив о манере Славикова вот так спрашивать, сразу же нашелся: — Совершенно верно. Я удивился, как с такими знаниями некоторые военные собираются сдавать на второй класс.

Славиков хмурится. Едва заметная насмешливая улыбка трогает его тонкие губы: «Силен… Один — ноль в его пользу. А сам-то наш экран на память знаешь? На классность-то я сдам получше некоторых. Не извольте беспокоиться. Попробуем уравнять счет. Вперед!» Приглаживая полосы, Славиков сказал самым безобидным тоном:

— Все может быть, товарищ сержант. Мы не боги… Вот только не пойму, где я дал маху. Вы не уточните?

Лицо подчеркнуто серьезно, а глаза… глаза смеются: «Сейчас не открутишься, посмотрим, как спрашивать то, чего сам наверняка не знаешь. Я-то на точке второй год, а ты, извиняюсь, без году неделя. Держи-ка пенальти в девятку!»

Русов все понял. Попробуй сказать ему, что не знаешь, не успел выучить все масштабы! Славиков довольно усмехнется: «Видите, я же говорил, что люди не боги». А то еще съехидничает: «Так-то, сержант!» Нет, Андрей по сказал «не знаю». Он заранее был готов к такому обороту дела, он знал, что без знания экрана «на память» работать нельзя.

— Дайте карандаш! — Русов склонился над бумагой.

Славиков, стоя рядом и склонив голову, внимательно следил за возникавшим рисунком. Когда Русов закончил, сказал вполне искренне:

— А знаете, похоже. Надо же…

Развел руками, как бы говоря самому себе: «Вот так, старик, можно подзалететь с предубеждением. Выходит, что два — ноль». Подошел Рогачев. Внимательно посмотрел на «розу»:

— Неплохо.

Русов убежден, что Рогачев экран знает как свои пять пальцев.

Сержант со Славиковым ушел за шторку к Кириленко и пробыл там не менее получаса. Когда же Андрей вернулся к столу, первое, что сразу бросилось ему в глаза, — это его местники и лежащий на них коричневый карандаш. На одном из азимутов круга был подрисован раздвоенный местник. От него к краю бумаги черточка — сноска — и восклицательный знак. Раздвоенный местник. Да, так оно и есть. Русов забыл нанести его на схему. Значит, подрисовал Рогачев! Поставил восклицательный знак и ушел отдыхать. Андрей еще раз посмотрел на этот местник и улыбнулся. Ему показалось, что восклидательный знак умеет говорить. Не только говорить, но и поддевать по-славиковски: «Привет, сержант!»

Русов сложил листок вчетверо и убрал в карман. «И все-таки хорошо. Все правильно. Просто это значит, что Рогачев отлично знает свое дело».

12

В один из дней Бакланов долго бродил по территории поста, не зная, чем себя занять. Можно было пойти на станцию, где Далакишвили менял смазку на втором двигателе. «Жарко сейчас в кабине, как в Ташкенте, — размышлял Бакланов. — Пожалуй, не стоит. Завтра займусь. А сегодня такой удобный момент. Разве можно упускать?»

Все объяснялось просто: сержант уехал в Морское на партийное собрание и вернется часов в десять вечера, не раньше. А Бакланову очень хочется увидеть Юлю. Дней десять назад их отношения «зашли в туман», а разобраться, как они пойдут дальше, предстояло Бакланову — Юля к тому никаких шагов не предпринимала. Хотя она могла бы ответить на посланную ей записку. А еще надо было обязательно сходить на рыбацкий пирс и посмотреть на новые мотоботы. Их несколько дней назад перегнали из Морского. Даже отсюда видны они в бухточке. Да и с Юлькиным отцом потолковать не мешало бы — без него дорога на море заказана.

Филипп остановился возле радиомачты и посмотрел вверх, где на самом конце ее был укреплен стеклянный колпак.

Сейчас, конечно, огонь не горит, но если надо срочно просигналить… Ну, допустим, ребята в увольнении, в совхозе, а их надо вызвать на пост 33… Тогда-то и можно включить огонь на мачте. Видно его далеко. «Полундра! Все на борт!» — так в шутку звали этот сигнал. Изобрел этот сигнал Николай Славиков, который любил всякие фокусы.

Филипп щелкнул несколько раз выключателем. Внутри колпачка зажигалось маленькое солнце. А настоящее, большое солнце жарило во всю мощь. Три часа дня. Жарко и чертовски скучно. Филипп решительно направился к домику. В нем находился один Славиков. Николай «колдовал» над своим новым детищем — батарейным магнитофоном. Собирал он его давно, но сейчас, судя по всему, работа подходила к концу, так как из динамика уже неслись какие-то звуки. Славиков даже не заметил вошедшего Филиппа. Для него сейчас не существовало ничего, кроме итого волшебного ящика, в котором не крутилась одна из кассет. Славпков склонился над механизмом, по лицу его струился пот.

— Ну и как чемодан? — весело спросил Филипп.

— Ничего. В порядке.