Три билета до Эдвенчер; Под пологом пьяного леса; Земля шорохов

– Это значит, что у нас осталось всего двадцать пять бутылок, – сказал Хельмут. Подавленные этой трагедией, мы молча двинулись дальше. Даже Луна, по-видимому, был расстроен утратой и выбирал из своего обширного репертуара только самые траурные песни.

Тропа поднималась в гору все круче и круче. Наши рубашки почернели от пота. В полдень у небольшого шустрого ручья мы спешились, искупались и легко позавтракали чесноком, хлебом и вином. У приверед такая пища вызвала бы отвращение, но нам, голодным, такое сочетание блюд казалось изысканным. Мы отдыхали целый час, чтобы дать просохнуть нашим взмокшим лошадям, а потом сели в седла и ехали до самого вечера. Наконец, когда вечерние тени стали длинными и сквозь маленькие разрывы в кронах деревьев мы увидели мерцание золотого заката, подъем кончился. Мы выехали на довольно чистую лесную полянку. Здесь мы присоединились к нашим охотникам, которые уже спешились и расседлали лошадей, а один собрал сухой валежник и раскладывал костер. Тела наши занемели, мы неуклюже спешились, расседлали лошадей и, подложив под себя седла и толстые попоны из овечьей шерсти, которые называются рекадо, прилегли у костра минут на десять. Охотники вытащили из мешков несколько несоблазнительных кусков мяса и стали их жарить, нанизав на деревянные вертела.

Вскоре оцепенение немного прошло. Было еще довольно светло, и я решил прогуляться по лесу. Уже недалеко от лагеря листва совершенно заглушила хриплые голоса охотников. Пригибаясь, я лавировал в густом подлеске, освещенном закатным солнцем. Над головой время от времени появлялись колибри и, трепеща крылышками, повисали перед цветками, чтобы испить на ночь нектара, а маленькие стайки туканов порхали от дерева к дереву, тявкая, словно щенки, или рассматривали меня, склонив головку набок и скрипя, как ржавые дверные петли. Но меня интересовали не столько птицы, сколько поганки, необыкновенное разнообразие которых я увидел вокруг. Никогда ни в одной части света я не видел такого богатства грибов, усеивавших лесную почву, валежник и даже деревья. Они были всех цветов – от винно-красного до черного, от желтого до серого – и фантастически разнообразны по форме. Минут пятнадцать я бродил по лесу и обошел, должно быть, целый акр. И за это время на такой небольшой площади я насобирал в шляпу двадцать пять видов грибов. Некоторые были красные и имели форму венецианских кубков на тонких ножках; другие, все в филигранных отверстиях, напоминали маленькие желто-белые изогнутые столики из слоновой кости; третьи были похожи на большие гладкие шары из смолы или лавы – черные и твердые, они покрывали всю поверхность подгнивших бревен; а иные – скрученные и ветвистые, как рога миниатюрного оленя, – были, казалось, изваяны из полированного шоколада. Одни грибы выстроились в ряды, словно красные, желтые или коричневые пуговицы на манишках упавших деревьев, другие, похожие на старые желтые губки, свисали с ветвей и источали едкую желтую жидкость. Это был макбетовский колдовской пейзаж, и казалось, вот-вот откуда-нибудь появится согбенная и морщинистая старая карга с лукошком и станет собирать этот богатый урожай ядовитых поганок.

Вскоре стало совсем темно. Я вернулся в лагерь, разложил свои поганки рядком и стал рассматривать их при свете костра. Несоблазнительное на вид мясо превратилось к этому времени в самое восхитительное жаркое, поджаристое и шипящее, и все мы отрезали ножами самые вкусные кусочки, макали их в соус Хельмута (он предусмотрительно захватил с собой целую бутылку этого зелья) и запихивали в рот. Все это происходило в полной тишине, и только время от времени кто-нибудь рыгал. Мы молча передавали друг другу вино, иногда кто-нибудь наклонялся и осторожно подправлял дрова в костре, чтобы пламя веселей рвалось вверх.

Наконец, наевшись до отвала, мы откинулись на свои удобные седла, и Луна, сделав большой глоток из бутылки, взял гитару и стал тихо пощипывать струны. Очень тихо он запел песню, и все охотники подхватили ее сильными красивыми голосами. Я надел свое пончо – эту бесценную одежду, похожую на одеяло с дырой посередине, плотно завернулся в него, оставив одну руку свободной, чтобы брать путешествовавшую по кругу бутылку, скатал рекадо в теплую удобную подушку и лег, слушая бесконечные песни и наблюдая, как белый диск луны очень медленно движется сквозь черную путаницу ветвей над нашими головами. Потом вдруг уснул как убитый.

Я проснулся, лежа по-прежнему лицом к небу, которое теперь было бледно-голубым с золотистым оттенком. Повернувшись на бок, я увидел, что охотники уже встали, костер разложен и над ним жарится много мяса. Хельмут сидел у огня на корточках и пил из огромной кружки горячий кофе.

– Поглядите на Луну, – сказал он, показав кружкой, – храпит, как свинья.