Три буквы Б, или Брызги боли Бульдога

Понедельник начался у оперативников, как и всегда, с планерки в кабинете Васильченко. Не трудно понять, что следствие зашло в тупик, из-за того, что по делу не был установлен мотив преступления, найдено орудие убийства, выявлена личность подозреваемого или подозреваемых, найдено хоть сколько-нибудь даже косвенных улик. А та, казалось бы, зацепка в виде транспортного средства и поверхностного описания человека на месте обнаружения трупа («женщины в красном») не смогла «выстрелить» по горячим следам.

Теперь следствие должно было довольствоваться розыскными мероприятиями, направленными на установление информации, связанной с опросом всех возможных людей, которые знали Брусникина и могли хоть как-то приоткрыть завесу таинственности его жизни, в которую как будто, ни с того – ни с сего, ворвалась таинственная незнакомка. Уже было понятно, что «висяку» быть, а поздравления на день полиции от руководства УВД в этом году будут не такими искренними, как многим бы хотелось.

«Эх, Васильченко! Не быть тебе счастливым подполом на пенсии! А счастье было так близко!» – предпенсионная хандра наступала с майором каждый раз, как он, погружаясь в мысленную нирвану, где домик в деревне был с камином, а не печью, с дизайнерской отделкой, а не со стенами выбеленными гашенной известью с синькой, неожиданно вспоминал об очередном рапорте начальству по продвижению в расследовании столь нетипичного для времени и места убийства.

– Так, старлей! – рычание тигра было бы детским писком по сравнению с громкостью и тембром голоса следователя, – Ты, кажется, на капитана в этом году рассчитываешь?! Хрен тебе на всю курносую рожу! Понял, опер недоделанный?!

Синева под глазами у руководителя вместе с тем уровнем децибел, наполнившим комнату майора, красноречиво говорили о состоянии внутреннего мира Васильченко. Конечно же, выволочку Степан получал от следака не первый раз в жизни, но и такого «глухаря» в их отделе еще не было. А, как говорится, все случается когда-то в первый раз. Потому и сегодняшняя трепка хоть и выглядела как образцово-показательная для всей следственной бригады, но все-таки не могла рассматриваться Ищенко исключительно в нейтральных тонах серых будней. Ведь и сам опер делал ставку на то, что удачное расследование может стать прекрасным стартапом в дальнейшем карьерном росте.

Но во всей этой истории был и один очень даже приятный момент, связанный с бухгалтером Людмилой. Даже сейчас, когда вроде бы по всем приметам нужно было бы просто, как говорится, обтекать, списав все на крутой нрав начальства, мысли постоянно возвращались в те две ночи и один день, когда старлей, забыв все на свете, как новобранец, потерявший девственность в женском монастыре, просто таял в объятиях знойной женщины.

«Ну, уж нет! Вам товарищ майор, не сделать меня несчастным даже на пять минут!» – не смотря на то, что Васильченко буравил его взглядом, предательская улыбка коварно раздвинула губы старлея от уха и до опять уха.

– Тебе смешно стало?! – следователь аж захрипел от возбуждения.

– Степаныч! – Владимир Михайлович уже что-то слышал от своей подружки-главбухши, от которой ничего не скроешь в ее вотчине, так что прекрасно понимал природу такой неадекватной реакции старлея, – у меня есть мысль….

Заступнический характер боевого товарища был хорошо известен Игорю Степановичу, однако сейчас он сразу понял по его взгляду, что время раздачи «пряников» еще не наступило.

– Толкуй! – майор, привставший было со своего кресла, плюхнулся в него снова, от чего довольно прочная, но старая конструкция заунывно скрипнула.

– Коллеги, нам придется очень серьезно позаниматься скучной и однообразной, но все-таки необходимой сейчас работой. По всем приметам психологический портрет убийцы похож на серийника. У нас для такого смелого утверждения пока нет данных, но их можно попытаться добыть из соседних регионов….

Часть II

«Второе сентября в оранжевом цвете»

Глава 1

Громкий шум проезжавшего мимо дома грузовика проник в открытое окно спальни и заставил Маргариту открыть глаза. Сознание медленно возвращалось из неги сна, а те фрагменты картины путешествия в страну грез, где кущи Морфея занимали всю долину Интровертии (внутреннего мира), постепенно стирались с памяти подобно мартовскому снегу под ярким солнцем.

Улыбнувшись новому дню и приводя свой ум в состояние полной концентрации, молодая женщина вдруг нахмурилась. Странное дело, но вот уже четверть века, пробуждаясь ото сна в самом прекрасном расположении духа, когда, как говорится, душа поет песенки, через несколько мгновений по возвращении сознания в состояние бодрствования в голове что-то переклинивает, и вместо радостной радуги мысли покрываются темной тучей.

*****