Три чашки чая

На седьмой день перед закатом Туаа заметил на скале в двадцати метрах над ними большого горного козла. Балти засыпал в дуло мушкета порох, положил пулю и утрамбовал шомполом. Мортенсон и остальные охотники притаились за ним, прижавшись к основанию скалы и надеясь, что козел их не заметит. Туаа присел, положил дуло мушкета на большой валун и осторожно взвел курок. Но недостаточно осторожно. Горный козел повернул голову в их сторону. Охотники находились от него так близко, что отчетливо видели его длинную бороду. Грег заметил: губы Туаа шевелятся в молитве. Балти спустил курок.

Выстрел прозвучал оглушительно. Со скалы посыпались мелкие камешки. Лицо Туаа потемнело от пороха, словно у шахтера от угольной пыли. Козел остался неподвижно стоять на скале. «Промах!» — подумал Мортенсон, но увидел на шее животного кровь. Ноги козла подкосились, а от раны повалил пар. Он повалился на бок. «Аллах Акбар!» — хором воскликнули охотники.

НА СЕДЬМОЙ ДЕНЬ ПЕРЕД ЗАКАТОМ ТУАА ЗАМЕТИЛ НА СКАЛЕ В ДВАДЦАТИ МЕТРАХ НАД НИМИ БОЛЬШОГО ГОРНОГО КОЗЛА.

Тушу разделывали в темноте. Потом перетащили ее части в пещеру и развели костер. Туаа ловко орудовал огромным кривым ножом. Он сосредоточенно хмурился, разрезая приготовленную на огне печень и деля ее между охотниками. Мортенсон был счастлив отведать свежей горячей пищи.

Когда охотники вернулись в Корфе, муссон прекратился. Небо прояснилось. Они входили в деревню, как герои. Во главе процессии шагал Туаа с головой убитого горного козла.

Охотники раздали вырезанный из туши жир детям — они сразу же тянули полученные кусочки в рот, словно конфеты. Несколько десятков килограммов мяса, принесенные в корзинах, поровну разделили между семьями охотников. Мясо сварили, а мозг потушили с картофелем и луком. После обеда Хаджи Али с гордостью прикрепил добытые сыном рога над входом своего дома. Там уже красовался целый ряд подобных трофеев.

* * *

Мортенсон изготовил эскизы моста, который собирался возводить для Корфе. Их он показал инженеру пакистанской армии в Гилгите. Тот внимательно изучил рисунки, дал несколько советов по повышению прочности и сделал детальный чертеж с указанием точных мест крепления тросов. Предполагалось построить две двадцатиметровые каменные башни, увенчанные бетонными арками, достаточно широкими, чтобы через них могла пройти повозка, запряженная яком. В пролете моста планировалось протянуть подвесной настил длиной 87 метров — на высоте 15 метров над точкой наивысшего подъема воды.

Для строительства башен-опор Мортенсон нанял в Скарду опытных каменщиков. Им помогали жители Корфе. Мужчины деревни поднимали блоки гранита и водружали их на растущие основания башен. Каменщики умело и сноровисто скрепляли блоки цементом. Для детей это было бесплатное развлечение: они криками подбадривали отцов, которые, покраснев от напряжения, укладывали камень на камень. Постепенно на обоих берегах реки выросли могучие опоры.

Погода стояла ясная, и работать было в удовольствие. Каждый вечер Грег с удовлетворением подсчитывал, сколько блоков удалось установить. Весь июль мужчины занимались строительством моста, а женщины убирали урожай.

ВЕСЬ ИЮЛЬ МУЖЧИНЫ ЗАНИМАЛИСЬ СТРОИТЕЛЬСТВОМ МОСТА, А ЖЕНЩИНЫ УБИРАЛИ УРОЖАЙ.

До наступления зимы и периода вынужденного затворничества жители Корфе предпочитали как можно больше времени проводить на улице. Многие семьи даже ели на крышах своих домов. Так было принято и в доме Хаджи Али. Вечерами Грег, запивая на крыше ужин чашкой крепкого зеленого чая, любовался закатом и беседовал с соседями, тоже расположившимися на верхних «этажах» своих домов.

Норберг-Ходж с восхищением приводит слова короля гималайского государства Бутан. Тот говорил, что истинный успех страны измеряется не валовым национальным продуктом, а «валовым национальным счастьем». Глядя на соседей Хаджи Али, Мортенсон был уверен: несмотря на отсутствие удобств и достижений цивилизации, эти люди, пожинавшие плоды собственного труда, вполне счастливы. Сидя на крышах, они лениво переговаривались между собой — так же, как парижане в уличных кафе. Им была доступна естественная радость простой жизни.

По ночам холостяки могли спать прямо на улице; Туаа и Грег устраивались во дворе. К этому времени Мортенсон уже достаточно хорошо овладел языком балти и мог вести с Туаа долгие разговоры. Чаще всего они говорили о женщинах.

Грегу скоро должно было исполниться сорок лет, его другу — тридцать пять.

Туаа говорил о том, как скучает по своей жене, Рокии. Рокия умерла девять лет назад при родах. После нее осталась единственная дочка, Джахан. «Жена была очень красивой, — рассказывал Туаа, когда они лежали, глядя на Млечный Путь, напоминавший белый шарф, брошенный на небо. — У нее было маленькое личико, как у Джахан. Она всегда смеялась и пела, как сурок».

«Ты собираешься жениться снова?» — спросил Мортенсон.