Три части (сборник)

Красивые девушки не шатаются по улицам в поисках приключений, не ходят на танцы, не отзываются на небрежные оклики. В человеке, как еще кто-то из наших сказал, все должно быть прекрасно. И репутация следует за красотой, как «ре» следует за «до», через полутон, или как сказуемое за подлежащим – в других, нерусских языках. Для обслуживания красивых существуют связные, эти последние не сразу догадываются о своей жизненной функции, иные так не догадываются всю жизнь, впрочем, как и первые. Вообще, истинное устройство бытия до конца жизни остается тайной для многих живущих.

Прошло много лет, и мы встретились – я, ставший новым русским, известным меценатом, разыскал ее, спившуюся, сморщенную, также давно переставшую писать стихи, и мы вместе издали книгу, в которой перемешали наши юношеские опусы, и уже совершенно было не важно, какие из этих наивных стишков чьи…

Не вяжется. Это курсив.

А ведь она была гадким утенком, Люся. Лет через пятнадцать-двадцать, когда все эти красавицы, которым она служила, состарились, расползлись, стали тетками, Люся превратилась в стильную женщину: юношеские прыщи исчезли без следа, и новое, очищенное лицо засветилось зрелой красотой, она вылечила волосы, ее походка, движения, приобрели чисто наживную грацию, ее умение вести беседу, кокетничать и соблазнять сделали ее одной из самых лакомых добыч в кругу столичных поэтов, и вторая часть ее жизни была удивительной, полной счастья, признания, славы, настоящей взрослой любви.

4

Прошло много лет, и мы снова встретились, потому что просто не могли не встретиться, ибо слишком тесен и порочен наш круг, еще более тесный и порочный, чем круг жизни вообще.

Я к тому времени худо-бедно, но стал все же профессиональным литератором, она…

Люся поступила в первый медицинский, переселилась в Москву, в другую уже общагу, где, разумеется, продолжала работать связной – так уж ей было определено при рождении… Альбом с юношескими прыща… То, есть, простите, стихами – открывался все реже, пока и вовсе не сгинул куда-то во время одного из переездов. Проработав гинекологом в N-ской городской больнице более двух десятилетий, она, на гребне новой государственности, стала народным депутатом, известным политическим деятелем по женской части, попав тем самым в наш тесный, наш порочный круг – круг власть имущих и их вечных прихлебал.

Я не сразу узнал Люсю в этой длинноволосой, матовокожей, стильной красавице средних лет – чувствуется фальшь, хоть и вне курсива? – я и не стал ее узнавать, да и она меня тоже, прежних фамилий мы не помнили: она по причине множества замужеств давно потеряла свою, а я потерял, привыкнув к подцепленному еще в районной газете псевдониму, так и оставшемуся за мной на всю жизнь, и мы познакомились заново, нас друг другу представили на брифинге –

чувствуется? – ну да, чуть ли не в смокингах… Я так и не скажу определенно, не может она меня теперь узнать, или не хочет? Ее, кстати, вовсе и не Люся зовут, у нее вполне порядочное, хорошо в определенных кругах известное имя. Последний раз мы виделись на презентации какой-то фирмы, куда меня пригласили в качестве паяца и я, наряду с обязательными, официальными – про Гертрудскую и Мурзилкина, про баблинг и анальный секс, про брылей и сепуление – читал и свои ранние стихи.

Она не шла, ее влекло, она летела, сознавая – себя, как некое стекло… В своей зеркальности… Связная…

Что уже на самом деле – было, без всяких ее фантазий, моих стилистических трюков, впрочем, это уже не имеет никакого значения, потому что жизнь, которую мы прожили, ничуть не реальнее той, которую мы создали – я и моя связная, моя святая

.

Жабра

1

Он был мальчиком для битья как для своего класса «Б», так и для двух смежных, «В» и «А» в котором имел несчастье учиться ваш покорный слуга. Лично я сам никогда не бил Жабру, не щипал его за мягкий жирок на боках – такие лакомые места, которые, как мы узнали из рекламных роликов, появившихся на голубых экранах много-много позже, называются любовными рукоятками. Мы с моим другом, в новые времена умершим, доброй и не очень памяти Юрой Самолюком, предпочитали издеваться над Жаброй иначе: я сочинял какие-то бредовые песенки, а Жабра разучивал их, пел, а мы, обступив его с обеих сторон или окружив, если кто-то подходил на голосок, самозабвенно дирижировали.