Три дня без чародея

Упрям вновь углубился в чтение. Главы об умертвиях все не кончались, и уже через несколько страниц ученик чародея укрепился в мысли, что в следующий раз еда заинтересует его самое меньшее через неделю. Однако вскоре по башне разнесся такой ошеломляющий запах, что строчки поплыли перед глазами. Упрям, однако, боролся с собой до того момента, пока Невдогад не позвал его:

— Готово!

Вроде бы сварить медовую кашу с ягодами — невелика премудрость, и до последнего мгновения Упрям уверял себя, что сам бы справился не хуже, но с первой же ложкой пришлось признать: по части стряпни Невдогад был настоящим кудесником. Даже Наум, никогда не чуравшийся совершенствовать поварское искусство и с годами немало в нем поднаторевший, не приготовил бы так. Медовый дух сводил с ума, ягоды сладко лопались во рту… Упрям опомнился лишь на третьей тарелке:

— Хватит, а то не вмещается.

— Смотри, я еще могу положить, — великодушно предложил Невдогад. — Я с запасом наварила-а… а на всякий случай, думаю, вдруг да пригодится?

Бросив взгляд на кухонный котел, Упрям пришел к заключению, что загадочный паренек собрался гостить у него не меньше недели. А если кое-кто не будет обжираться — то и две.

Впрочем, сытость навеяла благодушие и даже приглушила тревоги. Напившись сыта, Упрям заметил:

— Странный ты парень, Невдогад. И оговорки у тебя странные, и малахай… ты его, может, и ночью не снимаешь?

Притихший «кудесник стряпчих дел» втянул голову в плечи, однако голос Упряма оставался доброжелательным:

— И поболтать вроде любишь, и росточком маловат… Только мне все эти странности без разницы. Но ежели ты надумал в башне чародея прятаться, изволь про себя рассказать. Кто таков, отчего скрываешься?..

— А чего рассказывать? — откашлявшись, нарочито понизил голос Невдогад и, кажется, попытался расправить плечи. — Нечего тут особо рассказывать.

— Можно и не особо, но должен же я знать, с кем кров делю. Может, ты вор, утащил чего из боярского терема? Может, подсыл иноземный, тайны выведываешь, может, девка переодетая, из-под венца бежишь, может… да мало ли что? Пойми, парень ты неплохой, но, покуда чародея нет, я вместо него. И порядок блюсти должен. Так что говори. Да помни: лгать не пытайся. Я вот нарочно оберег прихватил, он всякую лжу мигом раскроет.

Сказав так, Упрям показал названный оберег: из дубовой ветви вырезанный топорик с тайными знаками.

— Ам-нэ… ну, раз уж так надо, слушай, — подобрался Невдогад. — Родом я из Дивного, роду честного, так что я не вор и не подсыл. Матушку почти не помню, а батюшка мой — купец богатый, да товар у него редкий. Съезжаются к нему со всего света купцы, молодцы добрые, да их отцы — гости торговые. А мой отец сметлив, на торгу нетороплив, товар бережет, кому попало не продает. И вот, понимаешь, какая чехарда: не дом, а проходной двор какой-то, совсем житья не стало. Батюшка все в делах, в заботах, про меня и думать забыл. Вот и стало мне обидно, и пришла в голову такая мысль: а не скрыться ли на время? Поживет отец без меня недельку, авось вспомнит, что судьба чада его ненаглядного поважнее дел торговых. Ну как, Упрям, услышал ты ложь от меня? Нет? А дальше я рассказывать не буду, это уже наши тайны, семейные.

Упрям кивнул. Хоть оберег и покачнулся в руке, это указывало только на недоговоренность, но никак не на ложь. Понятно, кому ж охота сор из избы выносить? Дальше пытать он и не собирался, ограничился простым требованием:

— Поклянись, что зла не замышляешь ни Науму, ни мне, ни княжеству Тверди, ни землям славянским.

— С легким сердцем клянусь, — был ответ.

Вернулись в читальный покой. Заметно ободрившийся Невдогад стал расспрашивать:

— Ну как, нашел ты эту погань в книгах?

— Пока что нет. Есть описания очень похожих умертвий, но те только в новолуние злодействуют, а у нас, наоборот, луна в полной силе. Может, это мороки воплощенные? Плохо, если так: колдовство это страшное, запретное, я о нем только понаслышке ведаю, не знаю даже, в какой книге про него искать. И есть ли здесь такая книга — тоже сомнительно. Но верней всего — перед нами какая-то нечисть иноземная.

— Я, пока ты книги листал, порылся в их вещичках, — задумчиво сказал Невдогад. — Странно они снарядились. Шлемы готские, нагрудники вихские, мечи аварские, плащи дулебские. Сапоги половецкие, но подкованы, как у крепичей.

— Неплохо твой отец торгует, если все это тебе знакомо! Только что нам проку в том?