Три дня и вся жизнь

Разумеется, Тео блефовал, но почему он сначала взглянул на Антуана? Эмили намотала на палец прядь волос и принялась задумчиво крутить ее. Если она подружка Тео (для Антуана это оставалось тайной), значит тоже знает? Она не участвовала в споре, ничего не сказала… Антуан не решался поднять на нее глаза.

– Ладно, я пошла, – наконец сказала она и тоже скрылась за дверями церкви.

Антуану захотелось смыться. Он, разумеется, так и поступил бы, но в этот момент появилась мать:

– Пойдем, Антуан!..

Вокруг него тушили сигареты, снимали шляпы, кепки. И двери церкви захлопнулись.

«Радуйся, Благодатная, Господь с Тобою! Благословенна Ты в женах! Ты обрела благодать Бога. И вот Ты зачнешь и родишь Сына…»[1]

Антуан сидел возле матери, недалеко от центрального прохода, и прямо перед собой видел затылок Эмили, который обычно волновал его, но только не сегодня вечером. Слова Тео не выходили у него из головы. У них есть доказательства… Он машинально притронулся к запястью. Если так, чего они ждут? Почему за ним не пришли сразу? Может, из-за мессы…

Благословенна Ты между женами, и благословен плод чрева Твоего!

Кюре был молодой, безбородый, полный, с мясистыми губами и лихорадочным блеском в глазах. Он двигался слегка наискось, словно робел, боялся кого-нибудь потревожить. Но прихожане знали его как одухотворенного истинной, строгой и требовательной верой, что странным образом контрастировало с его внешностью. Можно было легко представить, как в монашеской келье он, одутловатый, с брюшком, истязает свое обнаженное тело.

…слава в вышних Богу, и на земле мир, в человеках благоволение!

Слева, перед маленьким органом – на нем вот уже больше тридцати лет играла госпожа Керневель, – несколько женщин сгрудились вокруг господина Мушотта, голова и плечи которого возвышались над ними.

Некоторые головы постоянно поворачивались к дверям церкви. Все были разочарованы, что не видят чету Дэме. Понятно, конечно, но все-таки рождественская месса… Головы поворачивались к дверям, прихожане перешептывались.

Наконец пришли.

Они держались под руку, как давно женатые люди. Казалось, Бернадетта стала намного ниже ростом. На белом как мел лице под глазами выделялись большие темные круги. Господин Дэме плотно сжал губы, как человек, который едва владеет собой. За ними шла их дочь Валентина, в красных брюках, что в храме и при подобных обстоятельствах выглядело экстравагантно. Выражая общее мнение, Эмили говорила, что она потаскушка. Это всегда шокировало Антуана, но не мешало ему помечтать.

Когда семья поравнялась с ним, Антуан ощутил тяжелый, резкий звериный запах господина Дэме. Они прошли вперед, Антуан увидел выразительно покачивающуюся круглую попку Валентины, обтянутую красными штанами, и рот его наполнился каким-то странным вкусом.

…я возвещаю вам великую радость, которая будет всем людям: ибо ныне родился вам в городе Давидовом Спаситель, Который есть Христос Господь…

Семейство Дэме медленно продвигалось по центральному проходу.

Службу ради них не прервали, но на их пути возникала особая тишина, трепещущая, почтительная, восхищенная, горестная и торжественная. Зазвучала сборная молитва:

Господь, Ты озарил эту святую ночь

Истинным светом; будь милостив, даруй нам,

Чтобы, озаренные на этом свете откровением этой тайны,

Мы вкусили блаженство полноты ее радости. От Иисуса Христа, Твоего Сына, Господа нашего

Появление четы Дэме напоминало процессию кающихся грешников. Бернадетта с трудом переставляла ноги. Господин Дэме двигался к трансепту медленно, но с какой-то животной решимостью. Он упрямо наклонил голову и тяжело ступал, словно хотел показать священнику, что готов биться врукопашную хоть с самим Господом Богом.

Возле первого ряда они остановились. Мест не было. Тогда они свернули к проходу, словно собираясь опять проследовать по нему и выйти. Валентина держалась возле матери. Все трое оказались лицом к собравшимся прихожанам. И было что-то душераздирающее в этом зрелище с трудом сдерживающего ярость быка, опустошенной женщины и их незрелой дочери, от которой разило желанием и неудачей. Как будто семья, в которой явно не хватало маленького Реми, пришла продемонстрировать Богу свою беду.