Три дня счастья

Хотелось постоять под душем подольше, но я, пересилив себя, быстренько помылся, переоделся в чистое и вернулся в комнату. По моим наблюдениям, Мияги могла спокойно есть или принимать душ, только пока я спал. Вот почему я упал на футон и сделал вид, что уснул.

Лёжа с закрытыми глазами и притворяясь спящим, я услышал удаляющиеся шаги видимо, Мияги ушла в ванную. Я пошевелился, чтобы встать, но шаги вдруг стали приближаться, и я опять закрыл глаза.

— Кусуноки-сан, — сказала Мияги.

Я сделал вид, что сплю и ничего не слышу.

— Кусуноки-сан, вы спите? — тихо спросила она, приблизившись к моему изголовью. — Спрашиваю вас, так как уверена, что вы только притворяетесь. И если это правда, то, я думаю, вы так делаете ради меня... Спокойной ночи. Я пойду в душ.

Когда дверь ванной захлопнулась, я поднялся и оглядел комнату. Скорее всего, Мияги сегодня опять будет спать в углу — в ужасно неудобной позе, засыпая на несколько минут, а затем вновь открывая глаза и принимаясь за свою работу.

Я попробовал посидеть на её месте и поспать, приняв ту самую неудобную позу. Заснуть никак не удавалось.

Мияги вернулась из душа, похлопала меня по плечу и укоризненно сказала:

— Ну и зачем вы здесь сидите? Ложитесь на футон.

— На себя посмотри. Сама спи на футоне. Что за извращение — спать в углу комнаты!

— Ну и пусть извращение. Я так привыкла.

Я лёг на футон и отодвинулся на левый край:

— Я собираюсь спать на левой стороне. На правую больше не лягу, и даже смотреть в ту сторону не буду. Но оттуда за мной очень удобно наблюдать. Спи где хочешь, а я заявляю: буду спать только слева.

Это был компромисс. Скорее всего, Мияги ни за что не согласилась бы лечь на футон, оставив меня спать на полу. Также я не ожидал, что она безропотно примет предложение лечь рядом со мной.

— Кусуноки-сан, вы серьёзно? — спросила Мияги, будто желая убедиться, что я не передумаю.

Я промолчал и закрыл глаза, а через двадцать минут почувствовал, что Мияги легла рядом. Через некоторое время послышалось её сонное сопение. Очевидно, она тоже очень устала.

Так мы лежали на одном футоне спиной друг к другу. Я прекрасно понимал, что моё предложение — чистой воды эгоизм. Оно ставило Мияги в неловкое положение: на самом деле ей вовсе не хотелось соглашаться. Чужая доброта могла поколебать твёрдую волю наблюдателя, взращиваемую годами. Кроме того, эта доброта исходила от человека, который в скором времени умрёт, — сиюминутный порыв, которым никому не поможешь, только сделаешь хуже.

И всё же Мияги благосклонно отнеслась к моей попытке позаботиться о ней. Возможно, она решила, что нужно воздать должное моей любезности. А может быть, просто ужасно устала.

Я проснулся от заливавших комнату лучей заходящего солнца. Думал, что Мияги встала давно, но она, видимо, тоже только проснулась; приподнявшись с футона и прищурившись, она смотрела на закат. Наши взгляды встретились, и мы оба отвели глаза. У неё были растрёпаны волосы и помята одежда — видимо, из-за крепкого сна, — и теперь девушка выглядела совершенно беззащитной.

— Я сегодня немного устала, — сказала Мияги, будто оправдываясь. — С завтрашнего дня буду спать на прежнем месте.

Впрочем, она тут же прибавила:

— Но спасибо вам большое.

Вдвоём с Мияги мы невесело прогуливались по вечернему городу. Вокруг трещали цикады. Девушка держалась немного отчуждённо — вероятно, из-за случая с футоном.

В супермаркете я попытался снять с карты скудные накопления и обнаружил, что перечислили зарплату с подработки за последний месяц. Похоже, это мои последние деньги — нужно тратить их осмотрительно. Я полюбовался вечерним небом с пешеходного моста, потом зашёл в гюдон-кафе^[17] и взял себе комплексный обед. Заведение работало по системе талонов^[18], поэтому Мияги свой протянула мне:

— Пожалуйста.

— Вот и не осталось у меня никаких дел, — заявил я, выпив мисо-суп. — Я выполнил все пункты из списка. Чем теперь заниматься?

— Занимайтесь тем, чем хотите. У вас ведь должно быть какое-то хобби.

— Да. Я слушаю музыку и читаю книги... Но для меня это был скорее способ поддерживать своё существование. Книги и музыку я использовал, чтобы примириться с необходимостью жить. Теперь, когда заставлять себя жить уже не нужно, и то, и другое потеряло свою ценность.

— Вам нужно поменять восприятие. Сейчас ведь можно просто наслаждаться красивыми произведениями.

— Но одна мысль не будет давать мне покоя. Я буду слушать или читать что-нибудь, а думать о том, что всё это меня уже не касается. Большинство вещей на свете созданы для тех, кто будет жить. Конечно, тут нет ничего удивительного: не создавать же их для тех, кому скоро умирать.

Рядом ел гюдон мужчина лет пятидесяти. Он подозрительно хмурился, глядя, как я сам с собой рассуждаю о смерти.

— Возможно, вы любите что-то попроще? Скажем, смотреть на развалины зданий, гулять по железнодорожным путям, считая шпалы, играть в игры на автоматах, которые были популярны десять лет назад...

— Весьма глубокие познания. Неужели это предпочтения тех, за кем ты раньше наблюдала?