Три дочери Евы

Пери зажмурилась. Пальцы ходжи, сжимавшие ее плечо, ослабли. Он побрызгал ей на голову розовой водой, прочел молитвы, изгоняющие злых духов, и заставил проглотить несколько клочков бумаги с какими-то арабскими письменами. Чернила, которыми были выведены письмена, окрасили ее язык в ярко-синий цвет, сохранявшийся несколько дней. После этого мать с дочерью отправились домой. Ночью, следуя наставлениям ходжи, Пери, вздрагивая от каждого шороха, целый час провела в саду, освещенном лишь слабым светом уличного фонаря. На следующее утро мать послала ее разогнать стаю бродячих собак. Собаки едва не разорвали ее на части.

– Что ж, джинн, я дам тебе последний шанс, – заявил ходжа, когда они пришли к нему во второй раз. В руке он держал длинную палку, соструганную из сухой ивовой ветви. – Если ты не оставишь ребенка по собственной воле, я задам тебе хорошую порку.

Прежде чем Пери поняла, к чему он клонит, ходжа с размаху ударил ее по спине. Девочка вскрикнула.

– Эфенди, а без этого нельзя обойтись? – побледнев, спросила Сельма.

– Это самый верный способ. Джинна нужно испугать. Пока он остается в ее теле, его сила возрастает.

– Да, но… этого я не могу допустить, – твердо сказала Сельма и сжала губы в тонкую линию. – Лучше нам уйти.

– Что ж, тебе решать, – процедил ходжа. – Но я обязан предупредить тебя, сестра. Эта девочка – легкая добыча для темных сил. Даже если она избавится от этого джинна, ею завладеет другой – она просто вдохнет его, как вдыхает воздух. Ты должна постоянно следить за ней.

Мать и дочь, испуганные словами заклинателя больше, чем неведомым джинном, поспешили домой, разумеется после того, как Сельма щедро заплатила ходже.

– Не волнуйся, ничего этот джинн мне не сделает, – сказала Пери, когда они ждали автобус на остановке. Чувствуя себя виноватой, она крепко сжала руку матери. – Мама, а почему он сказал, что я легкая добыча для темных сил?

Сельма явно растерялась, не столько от вопроса дочери, сколько оттого, что не знала, как на него лучше ответить.

– Некоторые люди с рождения уязвимы перед темными силами, – сказала она. – Может, поэтому ты и вела себя так странно, когда была еще совсем маленькой…

Увидев на глазах матери слезы, Пери испугалась, что сделала что-то очень и очень плохое, хотя и не понимала, что именно.

– Я буду вести себя хорошо, обещаю, – сказала она.

С этого дня она изо всех сил старалась сдерживать свое новое обещание. Послушная и безропотная, она делала лишь то, чего от нее ожидали, не думая о собственных желаниях и прилежно избегая любых проявлений собственной воли. Каждый ее шаг можно было предсказать заранее, она никому не причиняла тревог и неприятных сюрпризов.

Сельма коснулась лба дочери губами:

– Джаним[7], будем надеяться, что с этим покончено. Но прошу тебя, будь осторожна. Если джинн появится вновь, сразу дай мне знать. Джинны очень хитры и мстительны.

Видение не замедлило посетить Пери, но, хорошо усвоив полученный урок, она никому об этом не обмолвилась. Мать была слишком суеверной, отец – слишком здравомыслящим, и ни один из них не мог помочь ей, когда дело касалось столь тонкой сферы. По убеждению Сельмы, в любом необъяснимом событии, мало-мальски нарушавшем привычный порядок вещей, лежала религиозная подоплека. Менсур же считал это проявлением душевного недуга. Ни то ни другое объяснение Пери не устраивало.

Чем дольше она размышляла об этом, тем больше укреплялась в мысли, что о своих видениях лучше помалкивать. И хотя таинственные визиты по-прежнему тревожили ее и надолго выбивали из колеи, постепенно она научилась воспринимать их как одну из пусть странных, но неотъемлемых особенностей жизни, вроде черных мушек перед глазами, о которых лучше не задумываться, а просто спокойно принимать их появление. Вот так Дитя Тумана – был он джинном или кем-то еще – поселилось в укромном уголке ее сознания, оставаясь для нее неразрешимой загадкой.

Спустя годы, незадолго до отъезда в Оксфорд, Пери написала в своей заветной книжечке:

Неужели нельзя найти название для того, что не относится к категориям веры и безверия и равно чуждо как чистой религии, так и чистому разуму? Неужели есть только два пути, а третьего, подходящего для таких, как я, не существует? Но как же быть с теми, кого не удовлетворяет выбор лишь из двух возможностей? Я уверена, людей, разделяющих мои чувства, немало. Им всем, как и мне, необходим иной язык. Язык, включающий в себе понятия, которых не существовало прежде…

Аквариум

Стамбул, 2016 год