Три доллара и шесть нулей

Далее пошли новости спорта, но Полетаев их уже не слышал. Всю ночь, терзаемый смутными сомнениями относительно услышанного, Николай Иванович маленькими глотками пил коньяк, ходил с первого этажа на второй, со второго на третий и никак не мог понять, что его могло так встревожить в банальном репортаже последних новостей. Ну, имели картины. Ну, подарили. Козлы, конечно, потому что могли бы и поменять на долги страны. Лично Николай Иванович так бы и сделал. Да заодно еще и поторговался бы, поясняя педантичным немцам, что после такого подарка не мы Германии должны, а она нам. Не много, но должна. Николай Иванович любил, чтобы кто-то постоянно ему был должен мелкие суммы денег. Давать взаймы крупные опасно – могут не отдать. Сам Николай Иванович, к примеру, никогда не отдавал. А мелкие – от них не обеднеешь и не разбогатеешь. Зато человек, который никак не может вернуть тебе двадцать-тридцать тысяч долларов, никогда не станет разговаривать с тобой через губу или давать отказ на трудновыполнимую просьбу. В доску разобьется, но выполнит.

«Кажется, старею...» – подумал тогда Николай Иванович, усаживаясь в кресло между вторым и третьим этажами. С десяти часов вечера вчерашнего дня и до самого рассвета он намотал по дому добрый десяток километров. Теперь, когда ответ так и не был найден, он подумывал о том, что пятидесятилетний организм начал давать сбои. Десять лет назад... да чего уж там – пять лет назад он, просмотрев новости, спокойно отматерился бы, назвал бы руководство страны кретинами и спокойно лег бы спать. И не было бы никакой душевной боли по поводу того, что из-за своей непомерной тяги к благотворительности и альтруизма родная страна когда-нибудь продаст последние трусы и пойдет по миру с одним крестом на шее. Однако сейчас, на пороге своего пятидесятилетнего юбилея, Николай Иванович не на шутку разволновался. «Глупость какая, право... Чего это я так расчувствовался?»

Едва он успел задать себе этот вопрос, как сразу, позабыв о душевной боли, разлил на халат коньяк и вскочил из кресла.

– Матерь божья...

Подобрав полы халата, он метнулся в подвал. Именно там, на двери сауны, заключенный в рамку зоновской работы (подарок бывших друзей из колонии) висел рисунок, подаренный по случаю офицером Российской армии. Два года назад, так и не найдя применения ненужному подарку, он отдал картину Усу, своему помощнику, чтобы тот обогатил рамку и обозначил картинкой место, где есть вода, веселье и пар. В городских квартирах с такой целью вывешивают на двери туалета маленького пластмассового мальчугана, писающего в пластмассовый же горшок не по-детски мощной струей, а на двери ванной – того же мальчугана, только в ванне. Подарок офицера был прибит к двери полетаевской сауны.

Стоя перед ним со сбитым дыханием, Николай Иванович дрожащими руками отрывал рамку от двери.

Нет, Пролет не сошел с ума, у него не началась белая горячка после опустошенной бутыли «Камю». Николай Иванович был в своем уме и... И теперь уже в совершенно трезвой памяти. Только теперь, под утро, он вспомнил короткий рассказ того подполковника, с которым самым удивительным образом встретился в ресторане...

Глава 3

Это случилось в мае две тысячи второго года. После удачной сделки с ребятами из Кемерова Николай Иванович Полетаев заехал в ресторан «Глобус», чтобы предаться пьянству и разврату. Было от чего праздновать – сделка гарантировала ему беспрепятственное получение разрешения на отвод земель под строительство в самом Кемерове.

Однако отдохнуть так, как он предполагал, ему не удалось. На второй час «пьянства и разврата» он заметил за одним из столиков до изумления красивую женщину и, как водится в таких случаях, воспылал. Воспылал до того, что совершенно перестал обращать внимание на тот факт, что она сидит за столом не одна, а в компании двоих молодых людей. Охранников Пролет еще час назад отослал домой, и за столом уже два часа «парился» осовелый водитель. По причине того, что пить ему было нельзя, а есть он мог, пользуясь великодушием хозяина, до неприличия много, к тому моменту, как Николай Иванович устремил свой взгляд к соседнему столику, он уже был непомерно тяжел и неподвижен. В таком аморфном состоянии он вряд ли мог бы даже отбиться от пары обессиленных гиен, а о защите чести и достоинства хозяина просто не могло идти речи.

– Я потанцую, – услышал водитель совершенно дикую фразу от своего шефа и стал озираться в поисках той, которая могла бы стать партнером по танго едва держащемуся на ногах Пролету. Когда он засек цель, возбуждающую похоть хозяина, он напрягся, но поздно. Несколько килограммов снеди, погруженных в чрево, заставили его лишь засопеть.