Три эссе

Он написал три с половиной миллиона слов. Это был роман, по словам самого Форта, похожий на отпрыска кенгуру — такой же нежизнеспособный, жалкий, недостаточный. Впоследствии, когда чикагская газета «Дейли Ньюз» опубликовала интервью с Чарльзом Фортом на своей Книжной странице, он признавался: «Я думал, что если я не буду писать романы…, то у меня не будет никаких побудительных мотивов для продолжения жизни. Юристы и натуралисты, портовые грузчики и сенаторы Соединенных Штатов — что за ужасная участь! Но я не написал того, что замышлял. Мне пришлось начинать заново и стать ультранаучным реалистом».

В прекрасной книге Ала Цукермана «Как написать бестселлер», недавно переведенной и изданной в России издательством «Армада», есть строки, которые могут служить своеобразным целеуказателем не только писателям, но всем, кто пытается создать что-либо свое, какой бы области человеческой деятельности это ни касалось. «Энергия, сила воли и выдержка — такие качества…, которым трудно обучить. Каждый, кто думает, что написать роман легко, просто обманывает себя. Упорство и настойчивость необходимы для того, чтобы покорить не одну высочайшую горную вершину, за первой вершиной вырастает следующая, а за ней — целая гряда. Автор, который не способен перечеркнуть пятьсот-восемьсот исписанных страниц и начать все заново…, никогда не сможет добиться высокого уровня».

Те книги, которые были написаны Фортом, безусловно, вызывают уважение и восхищение. Но еще большее уважение и восхищение вызывает у меня эта его способность — перечеркнуть все и начать заново, с чистого листа, не ропща при этом на судьбу, не сдаваясь, не отступая, а шаг за шагом следуя намеченной цели.

Три с половиной миллиона слов — это бесконечно много. Для многих и многих перечеркнуть такое количество слов и признать, что это не то, что им хотелось — невозможно, ибо равносильно тому, чтобы перечеркнуть собственную жизнь. Чарльз Форт с легкостью отказался от предыдущей жизни и начал новую, которая и принесла ему в конце концов бессмертие.

Когда ему исполнилось тридцать четыре года, его родители умерли. Форт продал бакалейную лавочку, принадлежавшую его отцу, и сумел, благодаря этому, получить маленькую ренту, которая давала ему возможность существовать скромно, но достойно, а главное — независимо.

С тех пор образ его жизни в корне меняется. Если и прежде Чарльз не был общительным и компанейским человеком, то теперь и вовсе выходит только в муниципальную библиотеку, где усердно работает над газетами, журналами, ежегодниками и справочниками всех стран и всех эпох, какие только находились в фондах. Именно в это время оформилась его основная страсть — он начал коллекционировать заметки о невероятных событиях и явлениях.

Вначале эти заметки были бессистемными. Он выписывал их на отдельные карточки. Это был титанический труд — исписать от руки двадцать пять тысяч! карточек, покрыв целую стену в комнате ячейками и отделениями для них. В то время его постоянно мучила мысль о возможном пожаре, и он всерьез задумывался над тем, чтобы делать заметки на несгораемом материале. В этом факте содержится горькая ирония, если вспомнить о том, как перестала существовать эта уникальная картотека.

Человек нестандартный, своеобразный, Форт стал как бы добровольным изгоем, предпочитая общество книг, газет и журналов обществу людей. Может, отчасти поэтому его так привлекали неприкаянные реальности; факты, изгнанные людьми из памяти и сознания только за то, что им не находилось удовлетворительного объяснения. Красный дождь над Бланкерберге в 1819, грязевой дождь над Тасманией в 1902, хлопья снега величиной с блюдце в Нэшвилле в 1891; а также дожди из головастиков, лягушек и рыб, самовозгорания людей, таинственные исчезновения и загадочные появления из ниоткуда, огненные шары и пылающие диски в небесах, летающие блюдца, загадочные надписи, кровавые ливни, черные снега, дикие люди, крохотные люди, легендарные великаны — не перечислить все загадочные, ненаучные и необъяснимые наблюдения, которые он приютил в своем кабинетике.

Даже если бы Форт в своей жизни проделал только эту работу, только этот титанический труд, то и тогда его бы запомнили потомки. Но для него это было слишком мало. И однажды он начал все заново. Ему пришло в голову, что собранные им данные — это всего лишь коллекция маньяка, никчемный труд. Он отказался от этого труда, бросив все 25 000 карточек и газетных вырезок в камин. Этого поступка Теодор Драйзер не мог простить ему до конца своих дней.