Три года ты мне снилась

— Хорошая девка, да невезучая, — судачили за ее спиной, — стоящего мужика никак не отыщет.

— Пьют все нынче, потому и сидит. Был же Гришка, да тоже пил по-черному, художник несчастный, сейчас вот на излечении. А ведь могла быть пара.

— Да, могла быть. Многих хороших мужиков погубил зеленый змий, а женщина, словно вдова солдатская, должна мучиться в одиночестве.

— Эй, Любочка! Поди, дорогая, постой возле нас. Ну что, все не решаешься? Смотри, прозеваешь. Такого мужика уведут из-под носа.

— Да кто ж его уведет-то? Он такой упорный, ни на что не клюет.

— Найдется мартышка, вокруг пальца обведет. Будешь тогда локотки кусать.

— Берись, Люба. Ты для него просто находка. Сам спасибо скажет.

— Вы так думаете?

И Люба начала охоту по все правилам, надеясь на счастливый случай да на свою удачу. И случай выпал. Как-то раз она пулей слетела с пятого этажа, увидев в окно Клима со свежей горбушей, свисавшей мокрым хвостом из оберточной бумаги.

Они столкнулись в дверях.

— Не подскажете, как поджарить это великолепие? — спросил он, смущенно улыбаясь.

У нее захолонуло сердце. Вот она, судьба. Смелей, Любаша!

— Нужна мука, соль, масло… — Любочка посмотрела ему прямо в глаза, сердце колотилось, минута решала все. — Знаете, легче сделать, чем рассказывать… — И ухватила рыбину из его рук.

Он молча усмехнулся.

Ах, как она старалась! На блистающей чистотой сковородке в своей уютной кухне она поджарила рыбу, отдельно к ней золотистый лук, положила на тарелочки зелень и молодой картофель. Переоделась. Перевела дух.

Он пришел с бутылкой сухого вина. Они ужинали на безукоризненно белой крахмальной скатерти, пили из ее хрусталя в окружении ухоженных комнатных растений.

Всем хороша Любочка! Что за хозяйка! И куда смотрят мужчины? А что за квартира у нее! Балкон, весь в цветах, точно райский сад. Право же, куда они смотрят, положительные непьющие мужчины?

Они легли на ее крахмальные простыни. Он приласкал ее ладное белое тело, такое податливое, отзывчивое на его мужские нетерпения и порывы.

По задернутым занавескам внизу поняли, что происходит там, на четвертом этаже. Ну наконец-то. Ай да Люба!

…Это был мужчина. Она немного играла в искушенную женщину, подыгрывала, точнее сказать. Пусть, ну пусть ему будет хорошо с нею, ну пусть! Уже за полночь, напившись чаю (рыбка любит воду!), они вновь легли, она совсем осмелела, пусть, ну пусть ему будет хорошо с ней!

Потом разговорились. И тут он вдруг сказал:

— Ты не обидишься на мои слова?

— Какие? — сердечко ее захолонуло.

— Ты никогда не была замужем, как уверяешь.

— Была, — пролепетала она.

— Нет, милая. Ты меры не знаешь, стараешься, не понимая. Ничего, это поправимо, — улыбнулся он.

— Вот и получила! — горьким бабьем воем зашлось ее сердце.

— Научишься. Наука нехитрая… — Он хлопнул ее по теплой попке.

— Нет уж! — Она резко вскочила и завернулась в блестящий халат. — Раз не понравилась, то и не надо! Найдем и получше! Строит из себя…

Дело началось обыденно, да и закончилось, по совести говоря, так, как и должна была завершиться пустейшая любовная интрижка. Лишь новая неудача, отчаяние Любаши, огласка на весь порт — вот это всерьез и очень больно для женщины.

А Клим… Того ли, того ли ждало его сердце, то ли грезилось ему по ночам!

Уже не раз, возвращаясь домой, Клим видел соседа, сидевшего на коврике у дверей своей квартиры. Похоже было, что Гриша так и спал здесь, под дверью, на красно-белых кафельных шашечках, несомненно интеллигентный, но опустившийся художник. Лечебное учреждение, где его до поры, до времени держали, закрылось из-за скудного финансирования, и Гриша вернулся в пустую свою квартиру.

Что он художник, гравер, Клим уже знал. Люба сказала еще в хорошие времена.

— Не надоело? — наконец остановился Клим.

— Не твое дело, — буркнул сосед.

Клим закурил, присел на корточки, протянул пачку, мол, угощайся.

— Не могу один, — доверчиво проговорил Гриша, затягиваясь.

— Поживи у меня.

— Не стоит. Меня, вообще говоря, подлечили.

— В чем же дело?

— Я боюсь один. Вот пойдем, посмотришь. У меня все есть для работы, и заказы есть, да только я боюсь один.

Они вошли. Хорошая квартира напоминала о лучших временах, когда живы были родители. Жилье получал отец. То ли он плавал на теплоходе, то ли служил в Управлении. Но спился. Не удержался и сынок в такой обстановке. У бедной матери не выдержало сердце, ее похоронили соседи, пока сын был на лечении, куда отправило его Управление. Конечно, вернуться в такую квартиру, в такое молчание… Любой сбежит.

Женщина нужна была ему сейчас больше всего, женщина, основа жизни.

В квартире было много книг, лежали рулоны линолеума, на светлом месте, у окна, занимал стол граверный камень, холсты, баночки с красками, кисти. Но все было в пыли и запустении.

И самому Грише требовалась хорошая чистка.