Три карата в одни руки (сборник фельетонов)

— Сумочку положьте, — вполне приемлемо по интонации указала контролер у входа.

…Да, два обстоятельства, чтобы потом к ним уже не возвращаться. Первое: как ввиду состояния здоровья, так и из убеждений К. является безусловно и ничего спиртного не употребляющим человеком. Не будь данного факта, автор ввиду разыгравшихся впоследствии событий вряд ли отважился бы создавать этот фельетон. Второе: в течение ряда лет К. возглавлял общественно-торговую комиссию, отчего правила торговли знает не понаслышке, а из первоисточника. По продолжим…

— Сумочку положьте!

— Извините, но здесь документы.

— А мне все равно, — отвечает контролер, пока без раздражения.

— Но ведь это не хозяйственная сумка!

— Мы лучше знаем, которая хозяйственная, а которая нет.

И тут супруга (ах, почему мы так редко внимаем благоразумию наших жен!) советует мужу:

— Да ладно, не связывайся! Я с сумкой постою здесь, а ты возьми пачку печенья.

Но боевой опыт многолетнего председателя комиссии помешал К. трезво оценить ситуацию. Он сказал непреклонно:

— Нельзя подчиняться несправедливому давлению. Это беспринципно и чревато. Дайте мне жалобную книгу!

— Книга у директора, — ответила контролер и добавила: — Идите, идите, там вам покажут жалобную книгу!

Не более минуты занял переход из зала к директорскому кабинету, но едва К. закрыл за собой дверь, как за его спиной появились еще три сотрудницы. Поскольку жена К. осталась в зале, то соотношение дискутирующих сторон с начала и до конца оставалось неизменным: 1:4.

— Документы! — потребовали четверо.

— По правилам для получения жалобной книги не нужно предъявлять документы, — ответил один.

— А мы не собираемся давать вам книгу. Мы собираемся составить протокол о вашем хулиганском поведении! Вы оскорбили продавщицу!

— Но чем?

— Милиция разберется!

Только тут К. осознал, что скрупулезное знание торговых правил завело его слишком далеко. Он попытался выйти из кабинета, но директор Федоренко пресекла этот маневр, приказав зав. секцией Акимовой:

— Стань у дверей и не выпускай!

Мышеловка захлопнулась. Четверо со злорадным наслаждением сочиняли протокол. Директор позвонила в милицию. Зам. директора Обзорова приблизилась к К. вплотную, вынюхивая желанный аромат спиртного, и, не вынюхав, разочарованно отдалилась. Директор потребовал документы «для опознания личности». Зам. директора предложила изъять их силой.

…К счастью, в этот миг жена К. проявила инициативу и проникла в кабинет. Слегка изменившееся соотношение сил позволило К. покинуть кабинет.

С той секунды, когда он решил воспользоваться своим бесспорным правом на жалобную книгу, прошло сорок минут, исполненных унижений и нервотрепки. А книгу ему так и не дали!

Оставалось одно: жаловаться. Однако начальник торга И. Вепринцев, к которому, естественно, стеклись все жалобы, решительно стал на сторону своих подчиненных. Опираясь на четыре единодушные, скоординированные в деталях и гневе объяснения своих подчиненных, он доложил своему начальству, что К. «вел себя нетактично, допускал слова, оскорбляющие достоинство работников торговли… От составления акта отказался. Выходя, грубо оттолкнул зав. секцией Акимову…» В общем, судить такого гада — и то мало!

Много позже, когда вмешаются редакции, инспекции, а также торговые вожди тремя головами выше, все вдруг и сказочным образом переменится. И. Вепринцев добудет какие-то документы с печатями, из коих будет неопровержимо явствовать, что его подпись выудили обманом. Уволят за хамство (даже, как вдруг выяснится, «неоднократное») зам. директора Обзорову, объявят «строгача» директору Федоренко, а зав. секцией Акимова с «третьей попытки» признается все же, что К. ее и пальцем не тронул, а синяк получен ею на сугубо бытовом поприще… Но это будет потом. А вначале глава торга Вепринцев рубил:

— С хамством покупателей мы вели и будем вести борьбу! Говорят нельзя — значит, нельзя!

— Во-первых, можно. Ну, а если бы и нельзя, книгу-то зачем прятать?

— А что ж, пусть пишет что хочет? — с сарказмом спросил торговый глава.

— Вот именно.

— Может, и карандашик ему подать?

— Обязательно!

— Это где же такая чепуха написана? — совсем разгневался Вепринцев.

— Как ни странно, это написано на первой странице каждой жалобной книги. Можете проверить.

— Но ведь так нельзя работать! Получается, что покупатель всегда прав! Не дорос еще наш покупатель до…

Ну, и т. д. Это мы уже знаем.

Но знаем ли мы, что наши покупатели, то есть мы сами, ничем не заслужили упреков? Да, нам не нравятся обвесы и обсчеты, грубость и хамство, очереди и грязь — но кому, скажите, это нравится? Что за дурацкая легенда, будто наш покупатель зол, драчлив и грабаст, словом, «не дорос», а где-то за морями, за долами существует какой-то лучезарный покупатель, который пускает пузыри умиления, когда ему среди толчеи и криков хвостатой очереди сыплют в авоську гнилой грейпфрут?..

Нет, наш покупатель бесспорно дорос до самого лучшего обслуживания. Во всяком случае такую несравненную материальную ценность, как жалобная книга, ему можно вручать бестрепетно.