Три карата в одни руки (сборник фельетонов)

Так тебя, Вася, как зовут — Коля, да? Хошь в пивко тебе плесну для крепости, нет?.. Ну, как хошь. Я вот и говорю: отчего у нас такие безобразия? Не знаешь? Так я тебе отвечу: хозяина нет! Я вот сейчас с тобой сижу, пиво хлебаю. А там моя первая смена идет, мастер рысаком по цеху носится, меня ищет. Оно и понятно, шмульпы ему нужны… Или шпульмы?.. Ладно, не влияет!.. А мне, понимаешь, шпульмы, прямо скажем, ни к чему. То есть больше десятка мимо вахтера мне все равно не вынести. На кой же мне ляд там вкалывать, когда здесь пиво кончается? Теперь так: пиво я еще пососу, время терпит, но потом, конечно, и к станку схожу, скажем, после обеда. Ну, и что мне будет? Вот подумай сам: что мне за все это будет! А ничего мне не будет! Мастер, конечно, га-га-га, где твоя производительность труда? К начальнику цеха тоже, наверно, поведут, и тот тоже — га-га-га! Ну и опять же — что? Пущу для них соплю, мол, кореш из Владивостока приехал, тыщу лет не виделись, через Хабаровск человек ехал, через Читу ехал, через Иркутск… И все по-трезвому, по-трезвому… Трезвый через Томск, трезвый через Омск, через Пермь и то трезвый — с ума сойти! Вот и не выдержал человек, и меня вовлек… Я, знаешь, большой мастер на такие истории, хоть в телевизор меня вставляй. И дадут мне для начала выговор — чтоб я, значит, вдумался. А потом еще прогуляю — строгача влепят, чтобы задумался. Потом последнее предупреждение, чтобы одумался… Ну, не баловство, а? А вот у них там, рассказывают, хозяин по утрам на проходной становится и каждого работягу лично в харю нюхает. И ежели от кого унюхает, так сразу девице моргает, а девица белый конверт тащит, в котором расчет — до копейки. И так вежливо, культурненько, мол, сенк ю вери матч, мистер Петров, гуляй себе с похмелья, где хошь, а в ваших услугах я лично больше не нуждаюсь. И ша! И жаловаться некому! Так это ж порядок! Это ж дисциплина! Так если бы меня, к примеру, вот так мордой об проходную, так и я бы, конечно, с пивком бы обождал. Понял?.. А так брошу завтра я все эти шмульпы… или шпульмы? Брошу их к чертям собачьим и по третьему кругу на шинный пойду.

Там завкадром, между прочим, баба, так она на меня смотрит — слезы из глаз льются. Я из-за тебя, говорит, Хрипунов, в домохозяйки уйду, ты, говорит, самый первый в городе летучий голландец, тебя где только не знают, кому ты еще не успел досадить? А я эдак шапку в руках верчу, вроде душой извелся, и отвечаю: да какой из меня, Светлан Федоровна, ныне голландец, совсем я, Светлан Федоровна, теперь стал перевоспитанный. А сам про себя думаю: ты только на печать дыхни, только закорючку на приказе поставь, а уж дальше я и без тебя все знаю, И сколько ты меня ни предупреждай, что, мол, чуть что — и быть мне за порогом, да ведь и я не сей миг от мамки. Что раньше меня отсюда увольняли — то уже не считается, а считается все по новой: первый выговор, чтобы я, значит, вдумался, потом строгач — чтобы задумался, потом последнее предупреждение — чтобы одумался. А потом… Потом я и сам на другое корыто перебегу. Хотя бы и на ДОК: давненько не играл я на бильярде в пхнем профилактории. Вот так оно, Петенька, а ты говоришь — пиво, понял? Ну, нехай не Петя, нехай Вася… И не Вася? А как? Ну, шо выламываешься, ты шо, начальник цеха? А может, ты завкадр? Ну и шо, шо тысяча человек меня ждут? Пусть подождут, время терпит. Да что ты руки распускаешь, шуток не понимаешь, да? Ты меня не хватай, я такой же, как ты, работяга! Нет, вы видали психа, пива уже трудящемуся не дает спокойно попить! Я лучше к тебе пересяду, ага, браток? Тебя как зовут, Петя, да? Хошь я тебе, Петро, из бутылки в пиво плесну?.. Ты шо выламываешься, ты шо, начальник цеха? А может, ты завкадр?..

1980 г.

Пир во время еды

Если пройти мимо кассы, за которой сидит меланхолическая девица в застиранной наколке, мимо пластмассовых столов, на которых стоят блюдца с крупной, как волчья картечь, темносерой солью, мимо лужицы с островками (это еще утром разлили компот из сухофруктов, да все недосуг было подтереть) — тут-то вы и попадете в уютную комнатку с фикусом в углу, с занавесками на окнах, с цветочками на столе. И соль в столовом приборе уже не годится для сурового огнестрельного дела: она нежна, бела, ею не то что волка — ею и воробья не покалечишь.