Три килограмма конфет

А ведь я бы попросила его не приходить, если бы знала. Ворчала бы, отбивалась и выпускала свои колючки, в отношении его давно уже мягкие и нежные, как у новорождённого ёжика. Но на деле — просто поддавалась, уступала и была благодарна ему за эту неожиданную инициативу и… за всё. Вообще за всё, что было, есть и ещё будет между нами.

За то, что рядом с ним мне кажется не таким уж страшным даже пойти против всего мира.

А вот вдали от него — страшно просто поднять голову и открыто взглянуть в глаза собственному отражению.

— Ну здравствуй, мой узник Азкабана, — с какой-то даже слегка извиняющейся улыбкой сказал Максим, когда мы наконец оторвались друг от друга, еле шевеля онемевшими от холода и поцелуев губами. Он поправлял мою одежду неуклюжими движениями, я пыталась помочь, но лишь перехватывала его пальцы и случайно постоянно накрывала своими, отчего мы оба смущались и поглядывали друг на друга украдкой, не до конца понимая, как именно себя вести.

— А где ты потерял своего Уизли? — хмыкнула я и напоследок всё же чмокнула его в подбородок, прежде чем неторопливо двинуться за ним вглубь дворов, через которые пролегал самый короткий путь до гимназии.

«А может…» — мелькнула у меня в голове шальная мысль, когда взгляд мазнул по его светлым, таким ледяным на ощупь ладоням, которые я могла хотя бы попытаться согреть своими тёплыми. Но только прикусила губу, запретила себе думать об этом и быстро сунула руки в карманы куртки, отметив, что Иванов в итоге поступил так же.

— Он где-то там должен ждать, — он неопределённо махнул головой в ту сторону, куда мы шли плечо к плечу, так и не решившись на что-то большее. — Задолбал он меня за эти дни так, будто в нём действительно сидят сразу семеро рыжих, но общаться мне пришлось исключительно с двумя младшенькими: ноющим неудачником и влюблённой девчонкой.

— Ты не знаешь, что у них теперь? С Ритой, — уточнила я, с содроганием вспоминая свою последнюю встречу с подругой. Из-за вида на её растерянного, осунувшегося, заплаканного лица мне было страшно отпускать её от себя, но сразу после теста она сорвалась и буквально убежала к себе домой, а все прошедшие дни общалась со мной скованно и напряжённо, будто стеснялась того, что пришла тогда ко мне.

Наверное, я бы тоже чувствовала себя ужасно на её месте. Даже после всех её признаний мне лично так и не хватило храбрости открыто рассказать о своих отношениях с Максимом, хотя умом-то я понимала и то, что она точно не станет осуждать, и то, что сама обо всём уже давно догадалась.

— Я, если честно, старался эту тему вообще не поднимать. Потому что просто не знаю, что сказать и какой вообще выход может быть из этой ситуации, — голос его стал глухим и отстранённым, а мне почему-то стало очень страшно услышать именно его мнение о том, что происходило между Ритой и Славой. — Я очень долго был на стороне Анохиной, Поль, но теперь… нет. Больше нет. Я поступки Славы не оправдываю и считаю их отвратительными, но из всех возможных вариантов поведения она выбрала самый неправильный.

Его слова звучали мягко — намного мягче, чем я ожидала. Даже с чуть прорывающейся наружу грустью человека, успевшего побывать по другую сторону предательства и прочувствовать на себе то же самое, что теперь должен был испытать его друг.

И тогда до меня впервые дошло, насколько печальный опыт был у него в прошлых отношениях. Ту ситуацию между ним, его бывшей девушкой и Артёмом я не стала толком разжёвывать и пытаться переварить, ограничившись тем мерзким послевкусием, которое осталось после его объяснений. А ведь там и не было как таковой измены, но всё равно — противно, обидно и больно, особенно если вспомнить тот способ, которым ему преподнесли правду.

Мне не хотелось влезать в его прошлые отношения, а под прикрытием этого благочестивого намерения стало легко не задумываться о том, какие переживания и страхи могут быть у него в голове. Гораздо проще сосредоточиться исключительно на своих собственных и лелеять их с заботой и нежностью, чем подумать о ком-то ещё рядом с собой.

Только вместе со злостью на свой эгоизм пришёл ещё и страх. Дикий страх того, что он узнает, как-нибудь догадается о моей по-детски наивной влюблённости в Романова, о которой я сама забыла так быстро и бесследно, словно и знать никогда не знала этого человека. И ведь намного раньше, чем узнала его истинное лицо.

— Не дай Бог ты когда-нибудь решишь провернуть от обиды что-нибудь подобное, Поль. Да я тогда… я… — Максим застопорился, по-видимому, пытаясь подобрать наиболее подходящее действие.

— Обидишься? Разозлишься? Убьёшь кого-нибудь? — я охотно попыталась подкинуть ему самые первые из пришедших на ум вариантов, а в ответ получила только укоризненный взгляд. Он нахмурился, между бровей появилась уже давно запримеченная мной маленькая морщинка, к которой мои пальцы потянулись быстрее, чем мозг успел осознать совершаемое действие и гаркнуть, чтоб не творила глупостей.

Слишком поздно. Подушечка указательного пальца коснулась кожи и легонько провела вверх, бережно разгладив её.