Три килограмма конфет

— Сколько времени? — шепнула я, побоявшись слишком громким голосом спугнуть приятный мираж, так напоминавший реальность. Сказочную, ещё недавно казавшуюся несбыточной реальность, где мы просыпаемся в обнимку в одной кровати после потрясающего вечера.

— Два часа до начала уроков.

— Как? Уже? — встрепенувшись, я попыталась присесть, но не учла слабости в теле, затёкшем в приятной, но при этом не самой удобной позе для сна, и лишь медленно сползла обратно на него, следом получив быстрый поцелуй в макушку.

— Всё же мы слишком поздно легли.

— Но я ни о чём не жалею!

— А я и подавно, — фыркнул Иванов и приподнял рукав моей футболки, чтобы ласково поглаживать пальцами моё плечо.

На самом деле я понятия не имела, во сколько мы наконец смогли заснуть, но стрелка часов к тому моменту уже явно переползла за цифру двенадцать. Просто у нас никак не выходило оторваться друг от друга, и сколько бы раз мы ни смыкали объятия, ни задыхались от слишком долгих и глубоких поцелуев, ни старались коснуться каждого оголённого миллиметра кожи, этого было мало, просто чертовски мало.

Мы катались по кровати и ласкались, как котята, покусывая и облизывая друг друга, давая волю скопившейся дикой нежности. А потом занимались любовью — теперь-то я точно отчётливо понимала разницу между всеми этими понятиями, успев попробовать с ним всё: потерять девственность, следом заняться сексом и даже потрахаться в последнюю проведённую в его доме ночь; пройти короткий по времени, но такой длинный по внутренним ощущениям путь от первого неловкого поцелуя до сшибающей с ног страсти.

И даже приняв душ и вместе рухнув на кровать, мы, уставшие, обессиленные и счастливые, всё продолжали одержимо целоваться. Жадно, взахлёб, будто в последний раз в жизни могли узнать, запомнить, почувствовать тепло наших тел перед неумолимо надвигающейся бурей, готовой растащить нас в разные стороны.

За подобные мысли я ужасно корила себя, ведь не хватало ещё своей дурацкой бессмысленной тревогой испортить момент, когда наши отношения перерождались во что-то по-настоящему большое, прочное и настолько волшебное, что игнорировать это становилось уже невозможно. Как и скрывать от окружающих, с какой безудержной силой нас влекло друг к другу.

Включив тёплый свет настольной лампы, Максим скептически разглядывал свои вещи, так и оставшиеся валяться разбросанными по полу. А ведь раньше он скрупулёзно собирал их, складывал аккуратной стопкой или развешивал на спинке стула, только что каждую складочку не расправляя при этом.

«Совсем ты, Полька, парню голову задурила», — промелькнуло в моих мыслях, и с губ тут же сорвался приглушённый смешок, на который Иванов обернулся, смерив меня укоризненным взглядом. Видимо, он подумал примерно о том же самом.

— Максииииим, — игривым голосом протянула я и попыталась кокетливо стрельнуть в него глазками, но прилипшая к лицу широкая улыбка предательски выдавала истинное настроение. — Я могу погладить твои вещи. Но только за поцелуй.

— Я согласен. Куда целовать? — нагло ухмыльнулся он и уже через мгновение оказался стоящим у кровати с выражением настолько хитро-многообещающим, что мои щёки вспыхнули огнём, а пальцы по инерции сжали край одеяла и подтянули повыше к груди.

Вчера я уже успела убедиться, что ему известны очень неожиданные, крайне неприличные и безумно приятные места для поцелуев.

— Пошляк, — успела пискнуть я, прежде чем пришлось отбиваться от прыгнувшего на кровать Иванова, воспринявшего моё предложение с таким энтузиазмом, что по справедливости мне нужно было бы гладить его одежду ещё ближайшие лет пятнадцать.

А где-то между тем моментом, когда он щекотал мою шею порхающими и почти невесомыми поцелуями, и тем, как мои зубы осторожно прихватывали его нижнюю губу, мы умудрились обронить и безвозвратно потерять целый час времени. Поэтому собирались впопыхах, смеясь и подтрунивая друг над другом: я орудовала утюгом, отглаживая сразу два комплекта смятой формы, а Максим суетился рядом, приготовив нам кофе и подкармливая меня найденными в холодильнике сырыми сосисками, кусая которые он только что не мурлыкал от удовольствия.

И вот этого парня я искренне считала избалованным мажором?!

В гимназию мы забежали за пару минут до звонка, поэтому на наше совместное появление никто не обратил внимания. Оно и к лучшему, ведь несмотря на твёрдую решимость открыть наши отношения, мне хотелось сделать это постепенно и естественно, чтобы успеть самой привыкнуть к тому, что больше не нужно прятаться и сдерживаться.

— Поль, шею прикрой, — шепнула мне Наташа через пару минут после начала урока, и я тут же судорожно схватилась за воротничок рубашки, поправляя его и чертыхаясь про себя, как же могла не заметить засос, если очень тщательно оглядывала себя в зеркало перед выходом.

Конечно же, никак: Колесова наблюдала за мной и кусала губы, еле сдерживая смех, и если бы не вещающий что-то у доски математик, я бы точно в красочных эпитетах высказала ей своё мнение о подобных шутках.