Три килограмма конфет

— Чтобы поговорить, нужно обоюдное желание, — буркнула я, пытаясь скрыть от неё свои настоящие эмоции. А во главе их стоял обычный испуг за этого несносного упрямца, о котором я думала — а теперь ещё и невозможно переживала — каждую минуту, не переставая.

Но и поддержать и помочь ему никак не могла, пока он отталкивал от себя всех и решительно жал на красную кнопку саморазрушения.

То, что Евгений Валерьевич в бешенстве, мы успели прочувствовать на себе в первые же минуты занятия. Нет, он не срывался на нас по пустякам, не повышал голос и даже относительно спокойно перенёс и забытую форму, и псевдокашель, и снова забытый реферат от моих одноклассников (да-да, тот самый, чей номер мне ещё до зимних каникул нашёптывал Иванов, а потом, довольный собой, выдал на руки уже готовым — у него оставалось несколько заранее написанных ещё Артёмом).

Но лицо физрука выражало ярость. И играющие желваки, и нахмуренные брови, и поджатые тонкие губы — честно, при виде его со стороны меня невольно посещала мысль о том, что с Ивановым они неуловимо похожи.

И когда где-то у входа в зал мелькнула до боли знакомая высокая и широкоплечая фигура с взъерошенными светлыми волосами, я только несколько раз быстро моргнула, пытаясь прогнать от себя видение, и подумала, что окончательно помешалась на Максиме. Но нет, не помешалась — Евгений Валерьевич поспешно бросил нам резкое «отрабатывайте», а сам скрылся вместе с Ивановым в своём кабинете.

Крики стали слышны примерно минуты через три. Орал физрук, и голос его набирал обороты постепенно, сначала просто пульсировал небольшими толчками выкриков, следом взорвался пугающей канонадой и под конец оглушил нас иерихонской трубой. Добротные стены не позволяли разобрать, что именно он говорил, но скандал набирал обороты и разносился эхом по залу, поэтому все ученики бросили свои занятия и теперь с любопытством прислушивались и переглядывались друг с другом.

Забыв обо всём на свете, я тут же ринулась в раздевалку. Уже дёрнула вверх футболку, но нитка на вороте зацепилась за серёжку и, пока я распутывала её, успела сообразить, что вряд ли успею переодеться: слишком много времени уйдёт на то, чтобы натянуть на себя колготки и застегнуть все маленькие пуговички на блузке, да и тогда мне придётся снова влезть в туфли на красивом, но чертовски неудобном и неустойчивом высоком каблуке.

Быстро перекинув из сумки в шкафчик увесистую стопку учебников и тетрадей, я услышала, как скрипнула дверь в кабинет физрука и по коридору разнеслись глухие торопливые шаги.

Почти успела!

Только вот вылетев следом за Ивановым из раздевалки, я оказалась прямо напротив раскрасневшегося Евгения Валерьевича, который быстро смерил меня оценивающим взглядом, зацепившимся за висящую на плече сумку, и, кровожадно ухмыльнувшись, скрестил руки на груди.

— А куда это ты собралась с середины урока, Романова?

— Я… мне… просто… ну… — замялась я, поглядывая на длинный извилистый проход, ведущий в основную часть гимназии, и оценивая, есть ли у меня шанс сейчас просто сорваться и убежать от учителя, а уже потом придумать для этого достойную отмазку. Бегал он наверняка лучше, но не будет же догонять и тащить обратно нерадивую ученицу? — Мне срочно надо уйти. У меня… эти… женские проблемы! Вот только начались.

— Ой, и у тебя тоже? — ехидно усмехнулся он, кивнув головой в ту сторону, куда минутой ранее ушёл Максим. Я почувствовала, как щёки заливает краска, а внутри всё обрывается от осознания того, что наспех придуманный план провалился. Но Евгений Валерьевич только вздохнул, махнул рукой и сказал: — Ладно, иди. И передай своей проблеме, чтобы он переставал страдать хернёй.

— Спасибо! — радостно воскликнула я, немедленно разворачиваясь на пятках, чтобы успеть догнать Иванова до того, как он снова пропадёт в неизвестном направлении, но была снова остановлена окриком физрука:

— Романова!

— Ч-что?

— А если не вернёшь мне игрока, в пятницу поставлю на ворота тебя. Прямо в том костюмчике с Хэллоуина, чтобы деморализовать команду соперника. Так что постарайся…

— Хорошо, — смущённо кивнула я и побежала в сторону гимназии.

***

Максим сидел на скамейке, глядя даже не на футбольное поле, а просто себе под ноги, словно в слегка притоптанном и грязном от чужой обуви снеге можно было найти ответы на те вопросы, с которыми нам не под силу было разобраться самим. А я остановилась в нескольких шагах от него, вдохнула полной грудью, запыхавшись после бега, потому что его я всё же снова упустила и только каким-то чудом, внезапно очнувшейся интуицией, велением сердца решила прийти именно сюда.

Он не прогонял и не просил уйти — пожалуй, второе оказалось бы намного хуже. Проще вынести, понять, прочувствовать раздражённое и импульсивное «отвали», и намного больнее пропустить через себя парализующее тихое «оставь меня, пожалуйста».