Три кита: БГ, Майк, Цой

«Аквариум» собирал стадионы, как грибы после дождя, рокеры колесили по стране – и вместе с ними, параллельно, для «своего круга» (в который входила бо́льшая часть населения) расцвела совершенно немыслимая, махровая попса, в гуще которой даже «Ласковый май» казался каким-то провинциальным детским садом. Пошлость лилась с концертных площадок таким густым сиропным потоком, что нормального человека тошнило даже на следующий день после концерта – даже если он на нем лично не присутствовал. Пошлость, грязь и страх висели в воздухе.

Майк все это видел, слышал и чувствовал больше, чем большинство его товарищей. В общем, всем приходилось несладко, но Майк, как творец (этого никто оспаривать не будет), всегда пропускавший мир через себя с тем, чтобы появилась новая песня, все с большим и большим трудом воспринимал дикость окружающей действительности.

Конечно, он пил. А кто в те годы не пил? Пили все, кого я знал, и сам я, и все мои друзья, и к Майку я ходил с бутылками, и он ко мне – все с тем же продуктом.

Группа зарегистрировалась в хозрасчетной организации «Театр под открытым небом» и получила наконец официальный статус. Теперь в трудовой книжке Майка было написано: «Музыкант». И он очень этим гордился. Ему претило работать сторожем и обманывать и себя, и государство.

Он был очень порядочным человеком – внутренне порядочным и честным. Обман в любой форме его коробил. Он стремился к цельности, понятности во всем. И эта «как бы работа» «как бы сторожем», конечно, не могла его не унижать.

Теперь он стал музыкантом, и стал официально ездить по всей стране. Но страна была уже не той, к которой он привык.

Он видел Цоя, еще совсем недавно – робкого парня, который, стесняясь, пел ему на кухне свои новые песни и спрашивал: «Ну, как, ничего? Можно это играть?» Теперь Цой ничего у него уже не спрашивал, не заходил и не звонил. Теперь Цой был суперзвездой, а Майк продолжал жить в своей коммуналке с самодельной мебелью.

От Майка ушла жена Наташа – забрала сына и уехала к новому мужу в Москву.

У Майка случился микроинсульт, и левая рука частично потеряла подвижность.

Однако группа существовала – и это давало Майку силы и надежду на то, что впереди все будет лучше, все будет хорошо. Его рок-н-ролл продолжали любить. Вся провинция сходила с ума от его песен – в каком бы городе ни играл «Зоопарк», зал с первого же номера начинал подпевать.

Валера Кириллов проявлял необычайную активность и чуть было не заделал группе гастроли в Аргентине. В последний момент все сорвалось, но, как писал Кен Кизи, «я хотя бы попробовал». Кена Кизи я не люблю, но цитата уместна.

Группа получила возможность и осуществила ее – о «Зоопарке» был снят документальный фильм с художественными вставками, Майк там играет самого себя, но как вымышленного персонажа. Фильм получился печальным – по непонятным причинам: канва там вполне бодрая. Видимо, сказалось общее настроение, витавшее в воздухе.

Это настроение чувствуется и в последней записи «Зоопарка» – песни, которые уже после смерти Майка вышли на пластинке под названием «Музыка для фильма».

Голос Майка здесь окреп, стал мужественнее, он перестал играть голосом, шутить звуком, по-рок-н-ролльному, по-хорошему кривляться.

Даже «Сладкая N» в новой версии звучит совсем не так безбашенно и разгульно, как была сделана первоначально. Она звучит как отчет уставшего человека, которому обрыдли эти пьянки и доставшая своими загулами женщина.

И конечно, самая пронзительная его песня – «Выстрелы», это совсем уже не рок-н-ролл, но каждое слово в ней в точности описывает то, что происходило и произошло с ним в конце концов.

«Вот и наступило то самое завтра, о котором я что-то слышал вчера», – поет Майк в песне «6 утра». Поет так, что становится ясно – радости это «завтра» ему не принесло.

Потом умер Цой. Через сорок дней после Витьки умер Сережа Васильев, лидер группы «Почта», которую Майк очень любил. Да и самого Сережу Майк тоже ставил очень высоко, относился к нему как к младшему товарищу, видел в нем талант и искренность, играл с ним несколько «квартирников».

Майк переживал удар за ударом. Он никак не мог отойти от расставания с Наташей и сыном, Илью Куликова посадили в тюрьму, группа снова встала.

Через некоторое время в басисты был рекрутирован Наиль Кадыров – бас-гитарист «Почты». Они успели порепетировать, даже где-то сыграть.

А потом утром мне позвонил Борис Гребенщиков и сказал: «Умер Майк».

Мы очень любили его, слушали и учились у него. Он был для нас больше чем музыкант. Он был окном в мир. В мир, который мы так хотели увидеть и увидели наконец. Не увидел его только сам Майк.

То, что с ним случилось, – никакое не «логическое завершение», не «финальная точка», не «закономерная гибель» или какая-то еще чушь.