Три комнаты на Манхэттене. Стриптиз. Тюрьма. Ноябрь

— Простите?

— Двойную порцию, если так понятней.

За ним с любопытством наблюдали какие-то рабочие в спецовках.

Встреча с Руманем не улыбалась Алену. Стоит комиссару на него взглянуть, и он тоже догадается, как Ален провел ночь.

Нет, ему не стыдно. Он волен делать все, что вздумается, он всю жизнь вызывающе держался с людьми, шокировал их — нарочно, из спортивного интереса.

И все-таки сегодня, когда люди смотрят ему в лицо, у него вдруг появляется чувство неловкости. Почему? Ведь он ничего худого не сделал. Он непричастен к тому, что произошло. Тысячи мужчин спят со своими свояченицами — это всем хорошо известно. Младшие сестры всегда не прочь попользоваться тем, что принадлежит старшим.

Нет, Адриена никогда по-настоящему его не любила, но ему было на это наплевать. Возможно, и Мур-Мур тоже не любила его.

И вообще, что значит это слово — «любовь»? Он продает ее по миллиону экземпляров в неделю. Любовь и секс. Это ведь одно и то же.

Он не любит одиночества. Не из потребности в обмене мыслями и даже не потому, что нуждается в чьей-то привязанности.

— На улицу Нотр-Дам-де-Лоретт! — бросил он шоферу, захлопывая дверцу такси.

Так почему же одиночество так ему неприятно? Потому что он испытывает потребность в чьем-то присутствии — все равно в чьем. Одинокие старики держат собаку, кошку, канарейку. Некоторые довольствуются даже обществом золотых рыбок.

Он никогда не смотрел на Мур-Мур как на золотую рыбку, но теперь, по-новому оценивая прошлое, Ален вынужден был признать, что нуждался главным образом лишь в ее присутствии. Ему просто нужно было, чтобы она всегда находилась рядом — в баре, в ресторане, в машине. Справа от него, в нескольких сантиметрах от его локтя.

По утрам и под вечер он ждал ее звонка и нервничал, если звонок запаздывал. Но за семь лет совместной жизни был ли у них хоть один серьезный разговор?

Правда, в пору, когда он основывал журнал, он часто рассказывал ей об этом будущем издании. Он был увлечен, уверен в успехе. Мур-Мур смотрела на него с милой улыбкой.

«Ну, как твое мнение?»

«Разве такого журнала еще не было?»

«Были, да не совсем такие. Мы бьем на интимное, личное. Теперь это очень важный момент, ты, по-моему, его недооцениваешь. Лозунг дня — личность, индивидуальность, как раз потому, что у нас все стандартизовано, в том числе и развлечения».

«Может быть, ты и прав».

«Хочешь работать у меня в редакции?»

«Нет».

«Почему?»

«Жене патрона не годится быть в числе сотрудников».

Потом у них возникла проблема виллы. Они набрели на этот дом как-то в субботний день, когда ездили на прогулку за город. А в воскресенье в мотеле, где они остановились, Ален уже строил планы.

«Загородный дом нам просто необходим, ты согласна?»

«Возможно, но не слишком ли это далеко от Парижа?»

«Достаточно далеко, чтоб отпугнуть всяких зануд, но не слишком далеко, чтобы оттолкнуть друзей».

«А ты собираешься приглашать много народу?»

Мур-Мур не протестовала. Она ни в чем ему не препятствовала, охотно его слушала и повсюду за ним ездила, но его восторгов не разделяла.

— Остановитесь, шофер. За этой красной машиной.

— Это ваша?

— Да.

— Они вам, кажется, налепили на стекло два штрафных талона.

Совершенно верно. Два штрафа. Гм, он забыл ключ на приборном щитке. Включая зажигание, Ален кинул взгляд в сторону кабаре, где никогда, до прошлой ночи, не бывал. Рядом со входом висели фотографии обнаженных девиц. На самой большой в центре он узнал Бесси — судя по всему, она была здесь звезда.

Через несколько минут он подъехал к зданию своей редакции на улице Мариньян. Машину он оставил во дворе. Он не сразу решился подняться наверх. Был уже первый час. На первом этаже — ни души, все помещения заперты.

Что это, он докатился до того, что боится какого-то помощника комиссара сыскной полиции?

Он вошел в лифт. В коридорах было пусто. В большинстве отделов тоже. Дверь его кабинета была широко распахнута, он увидел ожидавшего его Бориса.

— Ушли?

— Минут десять назад.

— Что-нибудь обнаружили?

— Они мне ничего не сказали. Есть хочешь?

Ален поморщился.

— Ну, у тебя сегодня и вид!

— Голова с перепоя трещит — вот и вид! Пошли! Попробую что-нибудь съесть, а ты тем временем расскажешь.

Ален думал, что застанет в кабинете беспорядок, но ошибся.

— Твоя секретарша все прибрала.

— Очень он тут разорялся?

— Кто, комиссар? Был отменно вежлив. Кстати, на столе лежали пачки фотографий, от которых я отказался, — слишком уж смелые. Так он смаковал их по крайней мере минут десять. Тоже, видно, порядочная свинья.

VI

Неподалеку от площади Сент-Огюстен они нашли ресторанчик, где их не знали, нечто вроде бистро с клетчатыми занавесками и скатертями и обилием медной утвари взамен украшений. Хозяин, он же шеф-повар, в высоком белом колпаке ходил от столика к столику, расхваливая свои блюда.

Им удалось занять места в углу, хотя в бистро было много народу. Люди вокруг ели, разговаривали — незнакомые, чужие люди. Ален ничего о них не знает. У них своя жизнь, свой собственный мир, свои заботы и интересы, к которым они относятся с величайшей серьезностью, словно это имеет какое-то значение.