Три любви Достоевского

Жену увидал он только в октябре, во Владимире, и тут же принял решение везти ее в Москву: поселиться с нею в Петербурге было невозможно, а оставлять во Владимире тоже, по-видимому, нельзя было. Марья Димитриевна была настолько изнурена лихорадкой и, вообще, находилась в таком критическом состоянии, что даже переезд из Владимира в близкую Москву представлялся затруднительным, почти опасным. «Однако, – пишет Достоевский брату, – по некоторым крайним обстоятельствам другие причины так настоятельны, что оставаться во Владимире никак нельзя». Каковы были эти причины? Действовали ли тут соображения делового порядка, или же, как всегда у Достоевского, за короткими фразами письма скрывались какие-то сложные жизненные сплетения, какие-то тайные ходы личных отношений и психологических комплексов, которые так и останутся одной из загадок биографии писателя? Неужели во Владимире, как об этом намекает дочь Достоевского, находился Вергунов? А может быть, Марья Димитриевна подозревала мужа в неверности и не хотела с ним расставаться – он же мог выбирать лишь между Москвой и Петербургом, но уж ни в коем случае не хоронить себя в провинциальном Владимире. Или возможно, что Марья Димитриевна поссорилась с теми родными или знакомыми, которые всё это время ходили за нею. И уж во всяком случае, Достоевский считал своим долгом облегчить жене последние месяцы ее жизни. Это было гораздо легче в Москве.

В начале ноября Достоевские обосновались в Москве. Федор Михайлович получил небольшое наследство и был менее стеснен в деньгах, чем обычно. Он проводил дни и ночи за письменным столом, но работа подвигалась плохо: он писал «Игрока» и статьи для журнала «Эпоха». Два припадка прервали его деятельность на несколько дней, но самым большим препятствием к труду была необходимость ухаживать за женой. Она от болезни стала так раздражительна, что не могла выносить никого, даже сына, приехавшего из Петербурга навестить ее. Впрочем, он был настолько легкомыслен, учился так плохо и делал такие глупости, что сделался совсем несносным подростком.

Достоевский отлично сознавал, что конец близок.

«Жаль мне ее ужасно, – пишет он брату в январе 1864 г., – у Марьи Димитриевны поминутно смерть на уме, грустит и приходит в отчаяние. Такие минуты очень тяжелы для нее. Нервы ее раздражены в высшей степени. Грудь плоха, и иссохла она, как спичка. Ужас! Больно и тяжело смотреть».

Марья Димитриевна умирала мучительно и трудно: ее страдания и настроения, по-видимому, носились в памяти романиста, когда он описывал в «Идиоте» агонию Ипполита. Да и все больные, большей частью чахоточные женщины его произведений, сохраняют черты, общие с Марьей Димитриевной.

Уже в феврале стало ясно, что весны Марья Димитриевна не переживет. Достоевский плохо работает, сам болеет, душевно разрывается между умирающей женой и той внутренней драмой новой любви, которая в это время владела им.

Марья Димитриевна таяла буквально с каждым днем. Достоевский писал 26 марта:

«Марья Димитриевна до того слаба, что А. П. (доктор) не отвечает уже ни за один день. Далее двух недель она низачто

не проживет. Постараюсь кончить повесть поскорее, но сам посуди, удачное ли время для писанья?»

А Марья Димитриевна, как это часто бывает с умирающими, уже перестает понимать, что ее положение безнадежно, мечтает уехать в Астрахань к отцу, или в Таганрог, где у Константов был дом, и боится напоминаний о Паше, ибо она заявила, что хочет видеть его только для предсмертного благословения. И как раз в те дни, когда она предается всяким мечтаниям об отъезде и поправке, Достоевский просит брата приготовить черную одежду для сына Марьи Димитриевны и пишет: «Как умрет Марья Димитриевна, я тотчас же пришлю телеграмму». Это приятие совершающегося и спокойное, почти деловое обсуждение неизбежного продолжалось, однако, недолго. В апреле началась длительная и страшная агония Марьи Димитриевны: «Мучения мои всяческие теперь так тяжелы, – писал Достоевский 2 апреля, – что я и упоминать не хочу о них. Жена умирает буквально. Каждый день бывает момент, что ждем ее смерти. Страдания ее ужасны и отзываются на мне, потому что… Писать же работа не механическая, и однако ж и я пишу и пишу, по утрам».

14 апреля с Марьей Димитриевной сделался припадок, кровь хлынула горлом и начала заливать грудь. На другой день к вечеру она умерла – умерла тихо, при полной памяти, и всех благословила: «Она столько выстрадала, что я не знаю, кто бы мог не примириться с ней». Эти слова письма Достоевского, извещавшего о кончине жены, были обращены к брату Михаилу, которого Марья Димитриевна всегда считала ее «тайным врагом». Он, в свою очередь, очень не любил ее и был уверен, что она загубила жизнь Федора Михайловича.

Через год после смерти жены Достоевский так писал о ней тому, кто не только знал ее, но и был свидетелем первых лет их любви: