Три любви Фёдора Бжостека, или Когда заказана любовь

Поэтому неудивительно, что, дочитав этот декрет до конца, Нестор Махно, и Мария Никифорова прозрели в сексуальном плане, сняли с себя все запреты и своим сожительством явили пример устранения всех барьеров, в том числе и природно-патологических. Правда, батька ни разу не признался ей в любви и, скорее всего, будучи «вырожденцем» в силу маленького своего роста, наличия лошадиной стопы и истерического характера, наслаждался патологией то ли по незнанию, то ли по имевшей место развращённости, но, скорее всего, по наличию патологии у себя самого. И, как следствие, наслаждался упоением властью, что тоже свойственно мужчинам маленького роста, причём наслаждался ею всласть.

Но оставим всё это на их совести. Спустя небольшой промежуток времени Никифорова убеждается в том, что им не по пути с красной революцией. После многих десятков самых дерзких операций по ограблению фабрик, банков, складов и т. д. и т. п. она просит деньги у Махно на подрыв Кремля и физическое устранение Ленина и всей большевистской верхушки. Получает из запрашиваемых пятисот тысяч только половину и отправляется с мужем в Крым, чтобы заодно «замочить» и Деникина. Но в Симферополе попадает в лапы деникинской контрразведки и предстаёт перед судом. Мужественно принимает смерть из рук генерала Слащева вместе со своим мужем Витольдом и в свои тридцать пять лет после фантастической по насыщенности жизни заканчивает свой земной путь. Осенью 1920 года оказывается перезахороненной в братской могиле в городе Симферополе, над которой позже возведут мемориал, названный Могилой Коммунаров. В годы советской власти возле этого мемориала будут проводить торжественные митинги, принимать школьников в пионеры и провозглашать вечную память павшим революционерам. Получалось – в том числе и тем, кто хотел и стремился покончить с правлением большевиков-коммунистов любыми способами, вплоть до планов взорвать Кремль вместе с Лениным.

Земной же путь любовника Марии Григорьевны Нестора Ивановича оборвался в 1934 году в Париже, и прах его и поныне лежит в колумбарии кладбища Пер-Лашез; над его отсеком значится надпись под № 6685, следующий же номер принадлежит захоронению знаменитой балерины Айседоры Дункан, последней жены Сергея Есенина. Но поскольку с ней, насколько известно, у батьки никаких связей не было, для исторической справедливости прах Никифоровой следовало бы перенести именно сюда. Впрочем, как знать, может быть где-то там, на небесах, их души слагают свои имена в виде наивных сердечек, получая в итоге после знака равенства не состоявшуюся на земле любовь.

Да, всё это были парадоксы времени, которых в России-матушке, да и не только в ней, всегда хватало с лихвой. Про них Фёдор Бжостек, который появился на свет значительно позже тех парадоксов, знать, конечно, ничего не мог. Как, впрочем, и про отца своего, Збигнева, который, оставшись без отца и приёмной матери, был взят в детский дом, воспитан в большевистском духе и, готовый на любые подвиги ради первого в мире социалистического государства, рвался в бой. Ему часто указывали на его чужеродное имя, на что он отвечал искренне и непреклонно, что когда наступит мировая революция, он отомстит всем капиталистическим буржуям за угнетённый рабочий класс и польским, в частности, за эти свои нерусские корни. Вот только как он собирался это сделать – было непонятно. В 37-м году его не тронули, во-первых, потому, что он был сирота, а, во-вторых, ему было только двадцать лет и комсомольское пламя в груди сжигало любые могущие возникнуть сомнения. Впрочем, в этом не было ничего удивительного – энтузиазм тех лет, замешанный на новой для каждого человека Страны Советов идеологии, затмевал возможные сомнения и скептицизм. К тому же на заводах и фабриках, в производственных коллективах чуть ли не каждую неделю зачитывали на собраниях сообщения о поимке врагов и шпионов советской власти. Вернувшийся с действительной службы Збигнев был направлен на работу в ремонтно-механические мастерские и в первый же день попал на подобного рода собрание. Зачитывался документ следующего содержания: «В июле-сентябре месяце 1937 года в Ярославле была арестована группа из 92 человек, представлявшая собой «повстанческо-террористическую организацию польской разведки. Эту организацию возглавлял некто В.Д. Головщиков – бывший офицер белой армии, проживавший до 1926 года в Польше и состоявший одновременно в разведке у Бориса Савинкова и в польском Генштабе. Выполнив отдельные поручения советского полпредства в Польше, он выехал на жительство в СССР и занялся террористической деятельностью. 14 января 1938 года всех проходивших по этому делу лиц на основании приказа № 00485 решением комиссии НКВД и Генерального прокурора СССР приговорили к расстрелу». – Правильное решение! – раздались окрики в зале. – Смерть врагам рабочих и крестьян! – Надо полагать, что в те годы такие, хорошо отрепетированные крики раздавались на многих собраниях трудовых коллективов предприятий Советской России, в любом подобном случае.