Три мгновения грешного лета

— Нет, вы не правы, я очень мало уделял ей внимания. Она жила далеко, и это как бы автоматически освобождало меня от каждодневной заботе о ней. Конечно, я звонил, высылал, когда она просила, деньги. Но я же не мог не понимать, что таким образом я практически откупался от нее. А в это время рядом с ней были чужие люди, которые заботились о ней. Всякий раз, когда я думаю об этом, в груди начинает что-то сильно ныть. Наверное, я впервые почувствовал по настоящему, что означает выражение: болит душа. И главное не существует никакого лекарства, чтобы избавиться от этой боли. Я пробовал напиться, но нисколько не помогло, только все ощущения стали острей. Но при этом я нисколечко не был пьяным. И я не знаю, как мне жить, что делать. Носить этот груз в себе невыносимо, но и избавиться от него невозможно. Все, что мы совершаем против своей совести, однажды начинает нам мстить. Я бы отдал половину оставшейся мне жизни, чтобы как-то изменить прошлое. Но ничего нельзя исправить — вот что самое ужасное в жизни. Однажды до боли ясно понимаешь, что нельзя изменить ни одного, даже самого мелкого и незначительного поступка. И все, что мы делаем не правильно, нам обязательно отольется. И если мы надеемся избежать воздаяния, то это не более чем иллюзия. Может быть, самая главная и самая трагичная наша иллюзия. И вот я сполна расплачиваюсь за нее.

Стефанов слегка отвернулся, а на его глаза навернулись слезу. Светлане стало жалко его, и она прикоснулась к его руке.

— Даже если вы в чем-то и правы, и в том, что случилось, есть доля вашей вины, все равно не стоит всю дальнейшую жизнь посвящать самообличению и самобичеванию. Тем самым вы только углубите свою рану. А думаю, что ваша мама вас глубоко любила. И если она смотрит на вас оттуда, — посмотрела Светлана вверх, — то вряд ли может быть счастлива от того, видя, как вы убиваетесь. Она же делала вам счастья. И сейчас ровным счетом в ее желаниях ничего не изменилось.

— Вы полагаете, она меня сейчас видит и переживает за меня?

— Я не могу этого точно знать. Но я тоже мать и тоже когда-нибудь умру. И, между прочим, моя дочь по отношению ко мне ведет себя не лучшим образом. Но мне и подумать неприятно, что моя смерть разобьет ее душу, сделает навсегда несчастной. Пусть она отдаст мне долг памяти, а дальше продолжает жить как можно счастливей. Знаете, Андрей Борисович, я полагаю, что мы все виноваты друг перед другом. И не только моя Маша виновата передо мной, но и я виновата перед ней. И я не исключаю, что и ваша мама не всегда правильно вела себя с вами. Наверное, вы можете вспомнить такие эпизоды. Но эта жизнь, такая, какая она есть.

— Да, было несколько эпизодов, когда мама вела себя не очень корректно. Она крайне болезненно восприняла мою женитьбу и едва не поссорила меня с женой. Нам даже пришлось уехать. Но разве это меня оправдывает? Разве оправдывает, что последние годы я почти у нее не бывал.

— Нет, не оправдывает, но еще раз доказывает, что в мире нет безгрешных людей. Мы должны делать все, чтобы стать лучше, но при этом сознавать, что есть пределы и нашим возможностям. И ничего не остается иного, как приспосабливаться к самим себе. Не ненавидеть себя, а любить. Ненависть в любых проявлениях бесплодна, и у меня не вызывают симпатии те, кто уверяют, что презирают или ненавидят себя. А любовь, пусть не всегда, но все же иногда творит чудеса. И когда это происходит, наступают самые лучшие мгновения жизни. И ты понимаешь, что это вовсе не выдумка, что она прекрасна.

Стефанов о чем-то задумался.

— Вы просто чудо, вы из тех редких людей, способных едва ли не в любых ситуациях находить верные слова и верные решения. Когда я читал ваш роман, то постоянно ловил себя на этой мысли. Это действительно женский роман, но в самом лучшем понимание этого слова. Роман о глубоко уязвленной и несчастной из-за предательства мужчины женской душе, мучительно ищущей пути восстановления своей душевной сути. Могу я вам, Светлана Викторовна, задать пару не совсем скромных вопросов.

— Давайте с вами, Андрей Борисович договоримся, что в этот вечер можно задавать любые, в том числе самые нескромные вопросы. В конце концов, мы же с вами не дети.

— Как раз современные дети не стесняются друг другу задавать никаких вопросов. А вот взрослые нередко смущаются. Но тогда я хочу попросить вас об еще одном великом одолжение: могу я вас называть Светланой. Мне так надоело к вашему замечательному имени всякий раз присовокуплять еще и отчество.

— Я буду только этому рада.

— Тогда и вы называйте меня по имени.

— Будем считать, что этот вопрос мы благополучно решили.

— Тогда начинаю задавать свои не скромные вопросы. Вы описали свою историю, то, что произошло с вами?

— Да, многое из того, что там описано, действительно произошло со мной. Таким вот своеобразным способом я спасала саму себя. И это оказалось хорошим лекарством. Тогда я прошла замечательную школу самопостижения и самовыживания. До сих пор я очень благодарна мужа за то, что он преподал мне тогда жестокий урок. Но без него мне было бы трудней выживать в последствии.