Три мышкетёра

– Нет. После того, как он расправился с заговорщиками, он совсем перестал интересоваться государственными делами. Я знаю, он день и ночь мечтает о ней, о маркизе. И подумать только, что я сама, своими собственными лапками толкнула его в объятья этой обманщицы! Но разве я могла предположить, что её надменная холодность произведёт на короля такое впечатление? Я ведь только потому и подружилась с ней, что она была единственной, на кого не действовали его чары. А теперь выходит, что она всё время притворялась.

– Не кори себя, дочь моя. Что сделано, то сделано.

– Посоветуйте, как мне быть, святой отец.

– Смирись. Неизбежное нужно принять со смирением. Смирись, и тебе сразу станет легче.

– Совсем отказаться от борьбы? Позволить лживой маркизе занять моё место в сердце короля?

– Твоё место она не займёт. Она займёт своё. Твоё место навсегда останется за тобой, дочь моя.

– Как красиво вы говорите, святой отец.

– Эти слова мне подсказал мой жизненный опыт и моё общение с Господом. Ты поступишь разумно, если прислушаешься к ним.

– Спасибо, святой отец. Я сделаю, как вы советуете. Я постараюсь смириться.

– И молись, молись, дочь моя. Возлюби Господа Бога твоего и тогда господь явит к тебе любовь свою, – с чувством произнёс Пройдоха Мишель и, помедлив, добавил: – А теперь ступай себе с миром. Отпускаю тебе грехи твои. Амен.

Опять послышался шорох платья и звук теперь уже удаляющихся шагов. Я тронул Мишеля за локоть:

– Быстрее, за ней! Мы должны узнать имя этой дамы.

Мишель попытался что-то сказать, но я не стал слушать. Я не мог упустить такой важный объект.

Мы подоспели как раз вовремя: дама садилась в поджидавшую её карету. Дверцу кареты украшал неизвестный мне герб. Мы с Мишелем привычно примостились на запятках.

– Ну и как я тебе в роли священника? – спросил Мишель, которому явно не терпелось услышать от меня похвалу своему артистическому таланту.

Я не мог одобрить его поведения, но и осуждать его не имел права, поскольку сам уже второй день разыгрывал перед всеми комедию.

– Такой наглости я не ожидал даже от тебя, – сказал я, стараясь звучать как можно строже.

– Каюсь, не устоял против искушения. Это всё моё воспитание, будь оно неладно. Когда прекрасная мышка меня о чём-то спрашивает, я, как истинный джентльмен, не могу проигнорировать её вопрос. Да и сам посуди: если бы я промолчал, она бы пошла искать настоящего священника, и тогда нам с тобой пришлось бы покинуть наше убежище. Иногда приходится жертвовать благочестием во имя спасения собственной жизни.

Говоря это, Пройдоха смотрел на меня такими честными глазами, что я невольно улыбнулся. Да и как я мог на него сердиться, когда благодаря его выходке я случайно получил доступ к необычайно важным для меня сведениям?

– А зачем тебе знать имя этой дамы? Неужели заинтересовала? – спросил Мишель, вспомнив о цели нашего путешествия.

"Чтобы вычеркнуть её из списка подозреваемых в заговоре против короля", – подумал я, но вслух этого говорить не стал, поскольку такой ответ повлёк бы за собой новые вопросы, на которые я пока не был готов ответить. Чтобы как-то удовлетворить его любопытство, я сказал:

– Подумал, что может пригодиться в будущем.

Так, подпрыгивая на ухабах, мы доехали до дома, в котором теперь обитала прекрасная незнакомка со своим, если верить её словам, немолодым и не очень привлекательным мужем. Заметив, что карета стала притормаживать, я соскочил с запяток и только тут к своему удивлению обнаружил, что нахожусь на одной из Сырных улиц, откуда до моего дома лапой подать. Получалось, что мы с виконтессой почти соседи.

На пороге особняка появился слуга в ливрее. Быстро сбежав по ступеням, он распахнул дверцу кареты и помог даме выйти. Потом они оба исчезли внутри дома.

– Попробуй узнать у кучера, чей это дом, – сказал я Мишелю, а сам отошёл в сторону, чтобы ещё больше не компрометировать своим внешним видом Пройдоху, который и сам по себе не внушал доверия.

Мишель вернулся через минуту. По его кислому лицу я понял, что попытка не увенчалась успехом. Впрочем, иного исхода я и не ожидал. Возницы редко принадлежат к числу разговорчивых мышей.

– Он меня отшил, – сказал Пройдоха. – Но ты не волнуйся. Я всё равно узнаю всё, что надо, дай мне несколько минут.

Я сказал, что буду ждать его, сколько потребуется, и он ушёл, помахивая тросточкой на манер праздношатающегося повесы. Надо заметить, что делал он это с таким небрежным изяществом, что я невольно залюбовался им. В своей прежней жизни я знавал мышей, которые часами упражнялись перед зеркалом, чтобы добиться такой небрежности и раскованности в движениях. У Мишеля же всё получалось естественно, поскольку было продолжением его артистичной натуры, какого-то внутреннего аристократизма.