Три побоища — от Калки до Куликовской битвы

– Княже, поставишь Гудима перед битвой там, где будет опаснее всего, – сказал воевода Судислав. – И с гриднями своими поступай по своему усмотрению.

– Ваше решение – это и мое решение, господа новгородцы, – промолвил Александр Ярославич. – Обоих своих гридней поставлю рядом с Гудимом Кербетом в передовом полку. Пусть они втроем опробуют свои мечи о щиты и шлемы крестоносцев. Пусть отомстят немцам за Домаша Твердиславича!

Новгородские воеводы разошлись с совета, довольные решением Александра Ярославича все, кроме Гудима Кербета.

Отступив к Чудскому озеру, русское войско перешло по льду к его восточному более крутому берегу и встало станом на Узмени, узкой, довольно пологой косе, поросшей чахлыми соснами. Здесь был единственный удобный проход на восточный берег среди огромных береговых камней и отвесных круч. Неподалеку находился скалистый голый утес под названием Вороний камень. На этом утесе расположились русские дозорные, имевшие далекий обзор на запад. Отсюда до противоположного вражеского берега было по прямой семь верст.

Едва в стане были поставлены шатры, Александр Ярославич с братом Андреем и небольшой свитой двинулись верхом на конях осмотреть окрестности и выбрать место для решающей битвы.

Проехав вдоль крутого восточного берега от Узмени до Вороньего камня и дальше до безымянного скалистого острова, Александр Ярославич на ходу делился своими мыслями с братом Андреем и гридничим Даниславом.

– Местечко здесь неплохое, ровное, – молвил князь, переведя своего коня на шаг, – для конной битвы лучше места не сыскать. У Вороньего камня передовой пеший полк и поставим. Конные полки правой и левой руки в засаде укроем за Вороньим камнем и на Узмени.

– На льду, что ли, собираешься с немцами биться? – спросил у старшего брата Андрей. – А лед выдержит?

– Войско наше сюда по льду пришло, и никто под лед не провалился, ни конный, ни пеший, – ответил на это Александр Ярославич.

– Крестоносцы могут и не выйти на лед, встанут на том берегу, что тогда делать будем? – заметил гридничий Данислав.

– Ежели немцы сами сюда не пойдут, значит, мы их заманим сюда, – сказал Александр Ярославич.

Возвращаясь обратно в стан, Александр Ярославич подозвал к себе Бедослава, которого намеренно держал при себе, дабы показать новгородским воеводам, как он дорожит этим гриднем.

– Ты говорил, что видел с холма идущее войско крестоносцев. Велико ли оно? – спросил князь, когда Бедослав поравнял своего коня с княжеским конем.

– Конных рыцарей было немного, всего-то около сотни, – проговорил Бедослав, – а вот пеших ливонцев было очень много, княже.

– Что ж, к нашему стану на Узмени ливонцы незаметно подкрасться не смогут, – усмехнулся Александр Ярославич. – Коль немцы захотят сечи, то придется им наступать на нас в лоб.

– А ежели не захотят, убоятся? – спросил Бедослав.

– Тогда мы сами на них нападем! – грозно проговорил Александр Ярославич. – Я сюда отступил, чтобы не гоняться за ливонским войском по лесам. Но ежели оробеют вдруг крестоносцы, я и в лесах до них доберусь!

Прибыв в стан, Александр Ярославич узнал, что вернулись конные дозоры с известием, что ливонское войско стоит лагерем на западном берегу Чудского озера. Поскольку день уже клонился к закату, было очевидно, что сегодня враг на битву не отважится.

Семен Куница, придя в обоз, чтобы взять проса для своей конной сотни, неожиданно столкнулся с Вышеславой, на которой был мужской воинский наряд.

– Ты почто здесь? – обомлел гридень. – Кто пустил тебя в войско?

– Не в войско, а в обоз, – поправила дружинника Вышеслава. – Хочу с тобой и Бедославом труды ратные разделить.

– Ну и ну! – покачал головой Семен. – Не женское это дело, Вышеслава, в мужскую драку ввязываться. Неразумно ты поступила.

– Коль ранят тебя в сече, кто рану тебе перевяжет? – с хитрой полуулыбкой заметила Семену Вышеслава. – Я и из лука стрелять умею, и верхом езжу, и травы целебные знаю. Не страшусь ни голода, ни холода.

Бедослав, узнав от Семена, что его юная спасительница тоже находится в войске, не удержался и встретился с Вышеславой, чтобы пожурить ее за безрассудство. Однако беседа их затянулась допоздна, обретя некое подобие сокровенной исповеди со стороны Вышеславы, которой казалось нужным и необходимым облечь в четкие формы все, что было недосказано ею в прежних редких встречах с Бедославом. Это происходило оттого, призналась девушка, что там, в Новгороде, Бедослав приходил к ней в гости не один, а с Семеном Куницей. Глядя прямо в очи Бедославу, Вышеслава призналась ему в том, что ее думы в последнее время связаны только с ним одним.

– Скоро сеча с крестоносцами, поэтому я хочу, чтобы среди опасностей сражения ты берег себя, Бедослав, – волнуясь, молвила Вышеслава, взяв дружинника за руку. – Ибо ежели ты погибнешь, мое сердце погрузится в неизбывную печаль.

Затем быстро поцеловав Бедослава в уста, Вышеслава убежала в свою палатку.