Три повести

— Тогда тебе все будет ясно. Есть такой самый трудный участок на Великом Сибирском пути. Район вечной мерзлоты. Сверху торф, внизу лед, и так весь год, даже в самое жаркое время земля не оттаивает. Человек там редок, да и зверь не очень-то водится. А главное — нет для железной дороги воды. Воду для паровозов на промежуточные станции в цистернах перевозить приходится… первая трассировка Амурской дороги на русской территории не имела успеха. Американцы, которых на это дело пригласили, ничего не придумали, и японцы в интервенцию с водой помучились. Нет зимой воды, реки и ключи перемерзают, жители снег тают для своих нужд, а поезда стоят. Вот и представь себе наше положение. С одной стороны, мы вторую колею начали тянуть на восток, с другой — есть такая тысяча километров безводной полосы, которая портит нам все на свете. Царское правительство над вопросом о водоснабжении не один год билось здесь и ничего не сумело. У нас таких сроков нет. Эпоха и обстоятельства диктуют нам другие сроки. Старые специалисты, которые полвека на транспортном деле сидели, считали неразрешимым этот вопрос: природу не переспоришь, мол. Ну, а мы к этому относимся иначе. — Его серые глаза стали жесткими. — Если что нужно достать, значит нужно. На то и природа, чтобы человек подчинял ее себе. Словом, вызывают меня на совещание. Так-то, мол, и так, знаешь насчет водоснабжения в районе вечной мерзлоты? Я, правда, кое-что по этому вопросу почитал, есть у нас и хорошие специалисты-мерзлотники. Немного знаю, говорю. «Хорошо. Царское правительство над этим делом годами билось и ничего не нашло. А мы должны найти в восемь месяцев… к зиме должны найти. Подбирай людей, через три недели должен быть на Дальнем Востоке». — Дементьев остановился. За широким зеркальным стеклом голубел на солнце Амур. — Вот какие дела, братец мой, — заключил он, отвлеченный на миг широкой речной панорамой. — В восемь месяцев надо сделать то, на что потрачены были годы бесплодных изысканий. Надо найти. Иначе что же… иначе — позор!

— Дело трудное, — сказал Прямиков. — Я ведь эти места хорошо знаю. На Ерофее Павловиче[17] мы с этим делом помучились. Стали поезда, нет воды. Снега для паровоза не натаешь. А нам вспомогательный поезд срочно гнать… впереди крушение. Сзади броневой поезд и два эшелона… надо их двигать на Читу, там бои. Семенов наседает. С водой там подлое дело, верно, — согласился он. — Так как же ты думаешь подойти к этому?

Он уже освоился, старый товарищ был таким же, как и пятнадцать лет назад, только тонко заблестела седина у висков.

— Видишь ли, дело это, конечно, новое. Есть насчет него разные теории… есть целая наука о вечной мерзлоте. Я тут одного человечка нашел… он этой вечной мерзлоте, можно сказать, жизнь отдал. Идея. Упорная верность своей идее. За это уважаю. — Дементьев даже потер пальцами, словно показывал качество. — Есть ведь более эффектные и актуальные темы… но человек должен видеть завтрашний день, в этом его сила. Тридцать лет доказывать свое, верить в дело, пробивать толщу недоверия… а ведь для доказательств нужны средства, нужен размах. Мертвая это пустыня, кладбище мамонтов или может человек заставить мерзлоту вернуть земле жизнь?

— Так как же? — спросил Прямиков заинтересованно.

— А так, что не все умерло здесь. Есть вода. Нужно только суметь ее взять. Настоящая живая вода. А что вода бывает мертвая и живая — ты про это слыхал? — спросил он вдруг у Алеши. — Когда-нибудь, впрочем, узнаешь… и в прямом смысле и в переносном! Да, вот такие дела… — продолжил он. — И вот когда отправился я по Амуру, пришла мне в голову такая мысль… наука и теория неотделимы от практики, мой профессор теорию под эту воду подвел, но как практически взять ее в тайге? Для этого нужны люди, которые знают тайгу, как ты вот свой дом на берегу знаешь. И я решил взять с собой кого-нибудь из старых охотников-нанайцев. Ты в стойбищах давно не бывал?.. Заксор жив?

— Жив, — ответил Прямиков. — Он ведь здесь, недалеко от Малмыжа. Я это стойбище хорошо знаю.

— Заксор жив — говоришь… это замечательно! — и Дементьев прищуренными глазами, как бы вызывая в памяти воспоминания, посмотрел на него.

— У них теперь свой колхоз, — сказал Прямиков. — Летом рыбу берут, зимой — зверя. Старого стойбища не узнаешь. Радио обзавелись, коровы есть, дети в школах учатся. Надолго ты захватить его хочешь?

— На всю зиму, до самой весны… Ах, Заксор, старый друг! — сказал Дементьев в раздумье. — Многое забывает человек, а вот чувство смерти никогда не забудется. А смерти на Уссури я поглядел в глаза. Так если бы я сегодня в стойбище двинулся?

— Часов через пять будешь там.

Позванивали хрустали, ослепительно сияли бронзовые подсвечники на луче солнца, и волшебная радуга дробилась на срезе большого зеркального стекла, преображая в голубой, и зеленый, и розовый речной мир за окном.

— Жалко, что ты со мной не можешь поехать, — сказал Дементьев. — Может, парня твоего захватить? А на обратном пути я его подкину.