Я хотел представить себе тот страшный огонь. Что это за спичка, если может она поджечь сразу и землю, и небо, и море?.. Мысли мои прервал Адам.
— Э-э! — махнул он рукой. — Не надо морщить лоб. Здесь у реки просто рай, а мы с тобой спорим неизвестно о чем. Давай-ка лучше вот что сделаем! — Адам хозяйским глазом оглядел кусты осоки, илистый берег чуть пониже брода и прибавил: — Давай построим плотину. Заодно и водяную мельничку.
Мы подошли к камню. Адам велел раздеваться. И первый снял тенниску, потом брюки с ровными складками и остался в одних трусах. Мать моя родная! Какой же он белый, какой нескладный! Худой, костлявый, под синей кожей видно весь скелет — можно ребра пересчитать. Такого белого человека с такими длинными руками не было еще в нашем селе!
Я тоже разделся, положил на камне одежду рядом. Мысленно себе представил: какой бы из меня клоун получился, если бы я надел его брюки? Ого, наверное, нырнул бы в штаны с головой, и ещё хватило бы, чтоб завязать их на два узла. Ростом я не вышел — это верно. Зато могу знаете чем похвалиться? Загаром! Пожалуйста, у меня, как мать говорит, спина в шоколаде, а у него? Белое, гусиное тело… Но не велика беда, поживет у нас, загорит.
Итак, мы положили одежду и чуть пониже брода спустились к реке. Только к воде — и обратно: берег здесь топкий, ил, как черная квашня, ступишь ногой — и пошли булькать пузыри; чем глубже проваливаешься, тем еще больше болотных пузырей, и они щекочут тебе колени.
Здесь не только плотинки — плохой запруды не сделаешь.
Нашли место посуше, Адам сказал:
— Начнем, пожалуй! Замешивай грязь и подавай мне.
Ил попался упругий, с примесью глины. Я леплю пышки, прихлопываю их и подаю Адаму. Речка здесь узенькая, а у Адама ходули длинные, и стоит он над водой, как подъемный кран.
Он хитро лепит плотину: кладет запруду с одного и с другого берега, а посредине оставляет пролив. Растет плотинка, и подымается вода, затопляет кусты осоки; уже целое озерко собралось у нашей стены. Течет вода не лениво, а мутным потоком бежит из горловины.
— Давай, давай побольше глины! — торопит меня Адам. Он как раз прудит узкий пролив, река бурлит, подмывает наше шаткое сооружение.
Запыхался Адам. Он, конечно, и не подозревает, как разрисовал себя илом: совсем стал рябой. На груди, на плечах, на коленях — везде темно-бурые заплаты. Как у зебры! Но это ничуть не мешает ему работать: костлявыми руками, словно ухватом, забирает у меня из-под носа куски глины, укладывает их, утрамбовывает, хорошенько приглаживает пальцами. Плотина сомкнулась, поднялась, черной мокрой стеной перекрыла течение, и глядите — река успокоилась.
— О! — воскликнул Адам. — Где бы достать нам лоток?
— А что такое, — спрашиваю, — лоток?
— Это простая штукенция, труба или корытце, по которому течет вода.
Гм, штукенция… Быстренько (мысленно, конечно) обежал я свой двор, заскочил в сени, в сарай, в погреб — не нашел ничего подходящего. А водосточная труба возле хаты? Железная труба, ржавчиной изъеденная, я ведь из нее строил дальнобойную пушку.
— Водосточная труба годится? — спрашиваю Адама.
— Лучшего и не надо. Тащи. Только быстро!
Думаю, пока сбегаю туда и обратно — и плотину разнесет. Я так припустил домой, что меня будто ветром вынесло на гору. А бежал к речке — аж в ушах свистело. За мной прыгала и дребезжала труба, такая рыжая и огнистая, как Рекс; все ребра вымазала она мне кирпичной краской.
Примчался к берегу. Нет, стоит еще наша запруда. И вода поднялась высоко: там, где был куст, торчат только зеленые верхушки. Здесь вода разлилась, а за плотиной совсем спала, видно дно, вязкий ил, и в лужах ползают водяные блохи, жуки, вьюнки.
Адам похвалил меня, взял водосточную трубу и замуровал ее в плотину, а сверху наложил толстый слой глины. И вот по трубе, сначала несмелой струйкой, потом сильнее потекла вода. Мутная, она понемногу оседала, светлела, набирала силы, потоком падала вниз и под плотиной выбивала воронку, похожую на след от копыта. Быстро неслась вода, урчала в трубе, с шумом разбрасывала брызги. И казалось, заиграл под вербами весенний ручей.
— Ну как? — спросил Адам. — Как вам нравится такая музыка?
Он стоял, палка с перекладиной, весь в глине и улыбался. Доволен, прилизывал чубчик — реденькие волосики, такие, что совсем просвечивались.
— Завтра, уважаемый Ленд, — произнес Адам, — завтра мы соорудим деревянную мельничку (сегодня уже поздно) и установим ее у лотка. Увидишь, как вода работает на человека. Об этом, помнишь, Маршак сказал:
Это мы сделаем завтра. А сейчас… Сейчас мы чего-нибудь придумаем.
С таинственным видом Адам пошел в кусты; он шагал, как белый искатель среди джунглей, — тихо и осторожно; насобирал палочек, со ствола вербы счистил кору, сорвал тугой лопух. С этой нехитрой добычей возвратился обратно.
Долго прикидывал, примеривался, наконец повтыкал вокруг лотка палочки, насадил на них лист лопуха и корой привязал его.