Три повести о любви

Да, уходя, Герц-Шорохов сообщил Ипатову, что в институте со дня на день ожидается приезд московской комиссии, интересующейся вопросами экономии. В связи с этим в кабинетах директора и его заместителей срочно заменили, пока будет работать комиссия, дорогие кожаные кресла (по 500 рублей за штуку) обыкновенными канцелярскими стульями (30 рублей за штуку). И убрали все цветные телевизоры…

В эту ночь Ипатову приснилось, будто к ним в институт приезжает министр. Директор и его заместители в панике. Они основательно побаиваются, как бы им здорово не нагорело за то, что в их служебных кабинетах стоят двуспальные кровати с голубыми балдахинами. Директор приказывает немедленно вынести их в подвал. Приказание выполняется, но, увы, не так быстро, как наяву. Но тут становится известно, что министра задерживают какие-то дела и он не приедет. Сразу же дается команда вернуть кровати на свои места.

Казалось бы, на этом вполне можно было бы поставить точку и проснуться. Между тем сон продолжался, издевательски повторяя все ту же ситуацию.

Когда кровати занесли в кабинеты, снова пронесся слух, что министр управился с делами и не сегодня-завтра приезжает. И снова все сотрудники, включая Ипатова и почему-то Станислава Ивановича, кряхтя и надрываясь, понесли в подвал кровати с голубыми балдахинами…

Сегодня Станислав Иванович выдал такое, что у всех его соседей по палате одновременно от удивления отвисли челюсти. В ответ на Машкину болтовню о том, что с ней в трамвае ехали три негра (один совсем черный, другой посветлее, а третий и вовсе белый, только губы у него с ее ладошку), он вдруг проскрипел:

— Чего им у нас надо, черномазым? Ехали бы в свою Африку!

— А вы, Станислав Иванович, оказывается, расист! — произнес Александр Семенович.

— Мягко сказано, — заметил Ипатов.

— Слышите? Константин Сергеевич считает, что я еще мягко сказал… Вы догадываетесь, что он имел в виду?

— А мне догадываться ни к чему, — буркнул Станислав Иванович. — Говорю, что думаю…

Ипатов и Александр Семенович переглянулись.

— Ведь вы же, — увещевательным тоном продолжал Александр Семенович, — три года на фронте воевали с фашистами, были ранены, много раз награждены. Вы сражались за то, чтобы никогда больше ни один народ не считал себя лучше, умнее другого… И вот сейчас… вы утверждаете нечто противоположное…

— Вы бы поглядели на них, что они в гостиницах вытворяют, — многозначительно сказал Станислав Иванович.

— Ну что они вытворяют? — снова переглянувшись с Ипатовым, безнадежным голосом спросил Александр Семенович.

— Я бы рассказал, да ей ни к чему это знать, — Станислав Иванович кивнул на Машку, следившую за разговором с напряженным, вытянутым лицом.

— «Мочалок» наших водят к себе, что ли? — не обращая внимания на Машку, впрямую осведомился Алеша.

Ипатов вспомнил, что «мочалками» сегодняшняя молодежь называет девушек не очень строгого поведения.

Машка стрельнула глазами в сторону Алеши, и щеки ее покрылись легким румянцем.

Станислав Иванович сердито заявил:

— У нас не положено водить.

— Видите, уже одной претензией меньше, — иронически заметил Александр Семенович.

— Волю им дали, — проворчал Станислав Иванович. — Вот и нагличают…

— Станислав Иванович, если бы вы жили в Америке, то, наверно, вступили бы в ку-клукс-клан? — спросил в упор Ипатов.

Но, вопреки ожиданию, бывший швейцар интуристовской гостиницы не обиделся. Даже задумался. Словно действительно перед ним встал вопрос, вступать или не вступать в ку-клукс-клан.

— По правде ответить?

— По правде.

— Вступил бы…

— Вот так-то, Константин Сергеевич, — сказал своему соседу Александр Семенович, как бы ставя точку в давно начатом и незаконченном споре.

Но тут заговорил Алеша.

— Послушай, батя, — он положил руку на спинку стула, на котором сидела Машка. — Разве негры виноваты, что они черные? Китайцы, например, желтые, индейцы красные, а ты вот — синий!..

— А ну тебя… — побагровел Станислав Иванович. — Пошел…

— Как хочешь, — пожал плечами Алеша. — С фиолетовым оттенком…

— Уходи, видеть тебя не желаю…

— Ну, не смотри, закрой глаза…

— Уйди! — Станислав Иванович потянулся за нитроглицерином.

— Оставь его в покое, Алеша, — сказал Ипатов.

— Нужен он мне очень, — ответил тот. — С меня тестя хватает. Такой же. Всех сожрать готов…

Как могут жить люди, превратившие себя в бездонную копилку ненависти? Как?..