Три повести о любви

«Думаете, обманываю? — улыбнулась она. — Отнюдь! (На вчерашней лекции им привели это слово, взятое отдельно, как пример неправильного употребления.) Ладно, раскрою секрет. Просто другим фасадом он выходит на канал Грибоедова!»

«Ах, вот что!» — протянул Ипатов.

«Ох, как трудно было сообразить!» — не унималась она.

«Для этого надо было иметь по меньшей мере среднее архитектурное образование», — все еще сопротивлялся он.

«А такое бывает — среднее архитектурное?» — вдруг заинтересовалась она.

«Не знаю, может быть, и бывает», — ответил он. Впервые, разговаривая со Светланой, он не чувствовал никакой скованности.

И опять, как тогда на Театральной, его неожиданно обожгла сладостная мысль: неужели все это не во сне? Он стоит рядом с этой фантастической красавицей и вот так просто разговаривает с ней? И она совсем не торопится уходить?

Словно угадав его мысли, Светлана вдруг сказала:

«Долго мы так будем стоять?»

Ипатов, улыбнувшись, пожал плечами: разве это зависит от него? Он-то готов стоять хоть до утра…

«Ну что ж, зайдемте!»

Не ослышался ли он? Она зовет его в гости? И если бы не снисходительный тон, прозвучавший в ее приглашении, он бы ни за что не поверил. Да и поверив, растерянно смотрел на нее.

«Что с вами?» — насмешливо поинтересовалась она.

«А это удобно?» — спросил он.

Она вдруг улыбнулась и протянула руку:

«Очень!.. Идемте!»

С бьющимся сердцем Ипатов прошел вслед за ней в подъезд. В вестибюле было пусто, холодно и гулко. Крутой спиралью взлетала вверх лестница.

«Вон, вон там мы живем! — заглянула она в пролет снизу. — Под самой, под самой крышей!

«Как боги на Олимпе!» — заметил Ипатов, ступив на лестницу.

Оказывается, Светлана тоже знакома с земными трудностями. Шагая рядом, она жаловалась:

«Только нам, в отличие от богов, приходится спускаться на землю ежедневно. А иногда по нескольку раз в день. Мне-то ничего, а папа и мама, пока поднимутся, совсем задыхаются».

«Неужели вам, — и тут Ипатов смутился, — не могли дать что-нибудь пониже?»

«А это временное жилье, — отрезала она. — Нам в течение месяца обязаны подобрать хорошую квартиру. Папа предупредил в исполкоме, что если они будут тянуть резину, он доложит самому министру. Они с папой старые друзья».

Ипатов и Светлана поднимались легко, не замечая ни крутизны, ни длинных лестничных маршей. Один за другим оставались позади каменные круги лестницы.

«Обратили внимание?» — спросила Светлана.

«На что?» — не понял он.

«Наша лестница все время кружится в вальсе!»

«И правда! — согласился он, восхищенный поэтичностью этого неожиданного сравнения. — Вечный вальс!»

И вдруг лестница внезапно оборвалась, и они очутились на последнем этаже. В руках у Светланы звякнули ключи. Ее дверь была первой справа, первой справа…

Это он сейчас вспомнил — тридцать пять лет спустя. Когда улыбающийся бандюга вначале только приоткрыл, а затем широко распахнул дверь, Ипатов стоял рядом с пролетом. Он, кажется, даже почувствовал за спиной его пустое и холодное дыхание. Нет, тогда, наверно, он ничего не почувствовал. Это пришло потом, когда он все узнал…

А в то — первое — его посещение дверь почему-то не отпиралась: капризничал верхний — английский — замок. Мешала Светлане и сумка, все время сползавшая с плеча. Она скинула ее, сунула Ипатову:

«Подержите!»

Он то и дело порывался помочь.

Наконец она сдалась:

«Попробуйте вы».

Он посильнее нажал, в замке щелкнуло, и дверь отошла.

Светлана мигом оценила это:

«Сразу видно: дело мастера боится!»

«Ну какой я мастер!» — смущенно ответил Ипатов.

Она шутливо заметила:

«Смотрите, чрезмерная скромность настораживает!»

И тут на него неожиданно нашло:

«Правильно, что настораживает: таких нахалов, как я, еще поискать надо!»

«Спасибо за предупреждение!» — улыбнулась она, легко справившись с нижним — врезным — замком.

Они вошли в большую прихожую, всю заставленную старинными вешалками, трюмо и шкафчиками.

На стремянке стоял поджарый, небольшого роста человечек в пижаме и прилаживал к стене дорогой, из бронзы и хрусталя, светильник.

«Па, ты чего там мастеришь?» — спросила Светлана, сбрасывая шубку.

«Да вот бра хочу повесить к завтрашнему дню», — ответил тот тихим, очень тихим голосом.

Ипатов вежливо поздоровался и повесил свое тяжелое бобриковое пальто.

Отец Светланы уныло посмотрел на гостя, что-то пробормотал себе под нос и отвернулся.

«Не понравился, — сразу решил Ипатов. — Или привык. Сколько у них, наверно, перебывало нашего брата — дочкиного вздыхателя! Надоели, видно, хуже горькой редьки!»