Три прозы (сборник)

Клава – моя самая близкая подруга. Ты знаешь, что она мне говорит про тебя? Конечно, не знаешь. Она говорит, чтобы я тебя оставила, что нельзя разрушать чужую жизнь. А главное, что, если бы ты любил меня по-настоящему, ты давно бы уже был со мной. Если бы ты действительно хотел уйти от нее ко мне, то давно бы это сделал. Она права.

Уверена, что ты не запомнил тот день. Я уже заметила, что мы запоминаем совсем разное. В тот день я решила уйти от тебя. Все прекратить. Решила, села в угол и долго плакала, не двигаясь и не моргая, упорно рассматривая цветок на обоях. Когда-то в детстве научилась так плакать у Башкирцевой. И поехала к тебе в уверенности, что скажу раз и навсегда: нет! А увидела тебя и вдруг поняла, что так тебя люблю, как никогда и никого еще не любила, что ради тебя мне и дали эту жизнь. Увидела тебя – и все снова произошло. Так хорошо было любить друг друга! Ни о чем уже не могла думать, только о том, какое это счастье – быть твоей!

Ты знаешь, со мной так никогда раньше не было. Я все время в тебя влюбляюсь заново. Нахлынет – и хожу как незрячая, сухие губы, горячечные глаза.

* * *

Я ревную? Ничуть. Как можно ревновать там, где ничего больше нет, только пепел.

Помнишь, у Шмакова эта невозможная Руна-Пшесецкая стала расспрашивать тебя про жену: «Почему ее здесь нет? Она очень хороша собой? Какая она из себя? Брюнетка или блондинка?» Думала, вырву ей язык! Но это ревность не к твоей Оле, а к тому, что не я твоя жена. Вернее, к тому, что никто не знает, что твоя жена – я. Почему мы должны это скрывать?!

А если не жена, то кто я? Твоя любовница? Какое гадкое слово.

* * *

Скажи только одно: ты ее еще любишь?

А если нет, то почему мы не вместе?

* * *

Я знаю, Сережа, все у нас будет с тобой хорошо. Я через месяц вернусь в Москву. У меня будет комната. Ты уйдешь от нее ко мне. Это и будет наше счастье.

* * *

Ты говоришь, что все упирается в сына, что вы вместе ради него. Я знаю, что тебе с ним трудно, у него сейчас самый тяжелый возраст.

Ты был таким растерянным, разбитым, когда рассказывал, как он украл у тебя деньги и проиграл их на тотализаторе с какими-то негодяями.

Я понимаю тебя, когда ты говоришь о том, что тебе трудно оставить ее из-за Семы. Но он все равно останется твоим сыном. А у нас будет еще один ребенок. Хочешь, я рожу тебе девочку?

Я тебе этого еще не говорила. Так вот, знай: я так хочу от тебя ребенка!

Только от тебя.

* * *

Все время задаю себе вопрос: почему ты до сих пор с ней? Знаю, что ответ не в тех словах о сыне и долге. И невозможно тебя спросить напрямик, что дает тебе эта женщина, чего не могу дать я. Не могу дать? Я?

Может, все дело в том, что я сильная и тебе меня не жаль? Есть такие женщины, которые всю жизнь играют роль маленькой девочки и заставляют всех вокруг заботиться о себе. Она – из тех? И тебе ее жаль?

* * *

Перебираю мои воспоминания, как драгоценные зернышки. Каждое пускает во мне росток: как дурачились, толкали друг друга в снег, как я забросила в сугробы твою шапку. Потом спустились под мост на лед, на самую середину реки, и вытоптали на снегу то наше слово. Вспоминаю тот мороз, от которого у тебя выросли седые усы. И как мы спали, накрывшись и одеялом, и твоим полушубком, он все время сползал на пол.

А утром в зеркале – чужая, незнакомая, красивая. Неужели я? Как ты умеешь своей любовью сделать меня красивой!

* * *

Ночью во сне целовала твою гладко выбритую щеку, гладила твои волосы.

Однажды ты перебирал на столике мои вещицы и вдруг сказал: «Эти духи пахнут тобой!»

Помню тебя наизусть. Провожу ноготками по спине. На лопатках под ладонями чувствую твою пушистость. Говорю: «Сереженька, у тебя крылышки растут! А правое почему-то больше левого». А ты отвечаешь из-под подушки, что правым ты машешь сильнее. Почему ты всегда спишь с подушкой на ухе?

Так больше продолжаться не может! Я так больше не могу! Мы должны быть вместе, жить вместе, спать вместе, есть вместе! Когда ты тогда заболел, первым моим порывом было примчаться к тебе – ухаживать, спасать! И – невозможно. Нельзя переступать границы. Ложь, кругом только ложь! Как это недостойно и тебя, и меня, и ее.

* * *

Я – зареванная, а ты не любишь, когда я плачу. Хорошо, что ты не видишь мое некрасивое, распухшее от слез лицо. Сейчас соберусь и сделаю так, чтобы тебе было приятно.

* * *

Заказала увидеть тебя во сне. Господи, что это был за чудесный сон! Ты меня целовал везде, понимаешь, везде! Ты довел меня до сумасшествия. Проснулась вся мокрая и внутри, и снаружи! И счастливая! Я была эту ночь с тобой!

И сейчас еще чувствую на своей коже твои руки. Если у мужчины красивые руки, по-настоящему красивые, как у тебя, он не может быть уродливым в душе. Руки не лгут.

Как я люблю твое тело, твои руки, ноги, пальцы на ногах! Как люблю целовать и гладить все твои родинки, шрамы, твой большой шов на животе! Боже помилуй, тебя же на операции вспороли, как рыбу! Обожаю гладить и целовать твою коленку, где у тебя черный шрам. Надо же было замазать рану сажей!