Три путешествия

Чтобы завершить сюжет, сообщу, что поезд подошел вовремя и нас, как ни странно, впустили в него без пререканий. Хронотоп мытарства кончился, и дальше все шло как по маслу. В соседнем купе старый монах беседовал с соседями, и его голос без слов доносился ровно и утешительно, наподобие прибоя. Колеса ровно стучали. Когда отбивают членения времени, стучат ходики или колеса, жить как-то надежнее. Время таким образом обнаруживает свою корпускулярную, а не волновую природу (ведь, кажется, у него, как у света, их две), а с корпускулами все-таки спокойнее.

Утром мы были в Москве. Из Тарту позвонила встревоженная Тамара Павловна: «Говорят, с вами что-то случилось?» Московские спутники не звонили в течение всех последующих пяти лет. Быть может, они считают, что мы еще отбываем заслуженное наказание или бродим по монастырским пещерам. Впрочем, скорее всего они ничего не считают.

Сергей исчез без следа и адреса. Вот и финал.

И хотя я еще долго потом вздрагивала при самом беглом и фигуративном употреблении слова «граница»: «это переходит всякую границу», «за границами моего понимания», «пограничная ситуация» и т. п. — вздрагивала и оглядывалась, ожидая приближения пограничников со старшиной; хотя некоторые книги и статьи мне стало неинтересно читать после этих происшествий; хотя идея помещения с тех пор утвердилась у меня в уме; тем не менее никакого общего урока и морали из всего описанного выше я извлечь не могу. Может быть, таким уроком и выводом могли бы стать какие-то последние долетевшие слова печорского старца, но не буду сочинять: я не расслышала ни единого. Они уходили себе в механический прибой колес, в шум времени, в его открытое — как говорят итальянцы, высокое — море, в житейское море, в смену богатых созвучий, в дырявый мешок.

Август 1998, Азаровка — ноябрь 1998, Москва

OPUS INCERTUM

(Ноябрь 2009)

Действующие лица:

Франческа;

Гавин, муж Франчески;

Мария, мать Франчески;

Алессандра, дочь Франчески и Гавина;

профессор Танда и другие.

Место действия:

два города на севере Сардинии, Алгеро и Сассари.

20 ноября 2009.

Теперь расскажу про наши безумства. Только за последние два дня. Вчера утром мы ходили на прием к Великолепному (титул ректора, Magnifico, как Лоренцо Медичи), точнее, мы засвидетельствовали ему наше почтение. Он только что вступил в ректорство, и я присутствовала при его инвеституре. После его умной и красивой речи, с эпиграфом из Карла Поппера[8], в которой он объявил о своем намерении противостоять официальному курсу Берлускони (приватизировать университеты, провести в школах какие-то реформы, против которых бастуют даже школьники: наша Алессандра позавчера участвовала в такой забастовке), появилось шествие ряженых студентов. Они на латыни говорили разные шутки, довольно грубые, как водится у голиардов. Один из них был наряжен транссексуалом, поскольку во всех газетах в эти дни обсуждается скандальная связь губернатора Лация с неким транссексуалом. Наш, мнимый, транссексуал громко поцеловал Великолепного; тот мужественно вытерпел поцелуй. Другие ряженые были Цезарем, Клеопатрой, Архимедом и прочими известными персонами. Они возложили на Великолепного венок, провозгласив его Pontifex Malvasiae (Папой Мальвазии), поскольку мальвазия, известная даже русским классикам и помянутая у Данте, — дивный напиток, глубоко проникающее в душу красное вино — производится на его родине. Традиция голиардов в сохранности. Затем гостей (не менее трехсот человек) изысканно кормили и поили в университетском дворике, внутреннем монастырском дворике XV века. С печалью вспоминала я наш университет без малейшего намека на такой дворик — и с ужасом пыталась вообразить, что сделал бы наш ректор, если бы его вот так поцеловали… Или какого Поппера он бы взял в эпиграф…

Великолепный, которого зовут Attilio Mastino, избранный ректором после долгих сражений, — всемирно признанный знаток раннехристианской эпиграфики (он изучал ее и здесь, на острове, и в Италии, и в Северной Африке). Он не скрывает своего католичества, а в итальянских университетах это теперь не принято. И вот его, вопреки всей политкорректности, избрали! После этого многие, и неверующие в том числе, говорили: «Вот возвращение демократии! И христианам дали наконец шанс!» До него правили мафиози, успешные менеджеры, безупречно секулярные, и студенты-гуманитарии писали постмодернистские штудии, типа «Лень в мировой литературе». Теперь им придется немного вернуться к грамматике.