Три седьмицы до костра

Тама не хотела подставлять меня напрямую и упомянула долг — уверена, несуществующий, — и не меня, мою мать. Она всё продумала, насколько могла, и уже вчера речь шла не о переезде, а… Для женщины, имеющей искру, знающей травы, не так уж трудно расстаться с жизнью — приготовить отвар и усилить его действие. Но почему?.. Зачем? Не было у нее никакой "хвори".

Я разворачиваю второй лист. Он пуст. Глупо смотрю на него, а потом призываю горестно поникшую тьму. Бумага нагревается, и буквы цвета пожухлой, высохшей травы проступают на белом полотне, как по волшебству:

Лучше самой.

А спустя пару мгновений проступают новые буквы:

Беги, темница.

И, опять-таки, всё. И вот теперь мне хочется реветь, реветь от бессилия, от осознания произошедшего и невозможности что-то изменить.

Или хотя бы понять. Она могла рассказать мне гораздо больше, и не сказала ничего.

Она могла не бросать меня сейчас.

…черная Светенька тычется в руки лоснящимся гладким лбом.

* * *

Смерть знахарки Тамы обнаружили к обеду. До этого времени я продолжала ходить по деревне и лечить людей, демонстрируя наугад взятые из избы Тамы пучки трав и какую-то склянку с интригующе темным содержимым. Стеклодува в деревне лет десять как не было, за стеклянными изделиями люди ездили в город…

Думать о чем угодно, только не о событиях последней седьмицы.

Деревенский староста лас Стемер нашел меня в избе лассы Вентор. Проблем с тем, чтобы найти себе пациента, у меня уже не возникало: по сути, можно было уже заходить в любую избу, заболевшие находились везде. Староста расспрашивал меня о знахарке, я отвечала, умолчав лишь о нашем последнем вечернем разговоре, а внутри плескалась тяжёлая гулкая пустота. Может, тьма делала меня бесчувственной, нечеловечески бесчувственной?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Что ж, сейчас это к лучшему.

Вечером, под пристальным взглядом растущего лунного ока я добралась до колодца и присела на каменный бортик. Сколько раз на этом месте мы встречались с Шеем в новолуние. А все началось со случайно раздавленного Саней светляка…

Я сжала пустые пальцы, и словно наяву услышала голос тени: "Светлячок". Слезы вдруг хлынули потоком, и я заскулила в прижатый ко рту кулак, сползая на землю.

Нарыдавшись вволю, я кое-как встала и пошла — но не домой, к Сане. Точно, как привидение. Нормальные люди сидят по домам — я смотрела на смазанное мерцание пламени свечей за окнами, то ли завидуя, то ли просто отмечая все менее доступное мне простое семейное счастье — собраться всем вместе дома вокруг толстой домашней свечи, ничего не скрывая, просто радуясь жизни.

"Если бы не ты, этого счастья было бы куда меньше"

Я обхватила себя руками, словно баюкая притаившуюся внутри тьму, и так и шла, стараясь не расплескать ее.

Подойдя к домику Сани, я услышала надрывный крик Таниты и вздрогнула. Я никогда не слышала, чтобы моя беспокойная, тревожно-трепетная, но в целом довольно смирная племянница так кричала, словно… Я бросилась бежать и вбежала в избу к сестре, на мгновение оглохнув от разрывающего перепонки стука встревоженного сердца.

Внутри домика сестры было темно. Я схватила на руки сидящую в колыбельке, охрипшую от крика Ниту, прижала ее к себе — в насквозь промокшем теплом одеяльце, прилипшими ко лбу светлыми волосиками. Она выгибалась в моих руках, отчаянно всхлипывая, и тьма зажгла свечи на столе, даже не спрашивая моего согласия.

В доме сестры я бывала не раз, но никогда не открывала сундуки, не знала, где Саня хранит вещи. Впрочем, вещицы Таниты отыскать было нетрудно — прямо под ее люлькой стоял небольшой сундучок. Я быстро переодела девочку, то бормоча, то напевая что-то успокаивающее. Где Саня, где Вад?! Что произошло? Девочка, вероятно, голодная… Но чем сейчас накормить ребенка, которому нет и года?

Тьма вырывается наружу, оборачивается черным зверем — то ли собака размером с телёнка, то ли чёрная рысь. Нита, пугающаяся и кур, и ягнят, смотрит на нее завороженно, тянет ручку к безглазой лобастой морде.

Легкое касание тьмы — и раскрасневшаяся, измученная Нита спит в своей кровати. А я, оглядываясь по сторонам, иду в другую комнату, сама не зная, зачем, уверенная, что там просто никого быть не может — никто не позволил бы Ните кричать так сильно.

Но комната не пуста. На лавке, под тяжелым меховым одеялом, мягко огибающим округлый живот, неподвижно лежит моя сестра.

* * *

В первый момент я думаю о самом худшем — нет, даже не думаю, просто столбенею перед её неподвижным, как маска, лицом. У меня подкашиваются ноги, а тьма гневно и хрипло рычит за спиной. Но, опускаясь на колени перед неподвижной, горячей, как печка, Саней, я все же слышу ее спутанное неровное дыхание. Очевидно, ей очень и очень плохо — никогда и ни при каких обстоятельствах Саня не оставила бы дочь одну, без присмотра. Но где же Вад?

Тьма снова гулко рыкает, мотает головой — в доме никого больше нет, ни живых, ни мёртвых. А если бы я не пришла?