Три секунды

На часах всего половина пятого, но уже стоял ясный день.

— Ларс.

Молодая, спутанные волосы, белый халат, белые тапочки; утомленный вид.

— Прости. Мы тебя разбудили?

— Почему ты не спишь?

— Это Эверт Гренс, и…

— Я знаю, кто это.

— Я скоро приду. Мы только закончим вот с этим.

Женщина вздохнула. Она весила немного, но, когда она пошла назад в спальню на втором этаже, шаги ее были тяжелее, чем у Гренса.

— Прошу прощения.

— Она снова уснет.

— Все еще сердится?

— Она понимает, что вы тогда ошиблись. И я тоже понимаю.

— Я извинился. И, черт возьми, это было пять лет назад!

— Гренс!

— Что?

— Вы опять кричите. Смотрите не разбудите детей.

Огестам вылил остатки из обеих чашек в раковину, горький осадок, что вечно вязнет в зубах.

— Хватит с меня чая. — Он поднял стопку из трехсот двух только что распечатанных документов. — Не важно, сколько времени. Это… моя усталость прошла, Гренс, я… разозлился. А вот это мне нужно, чтобы успокоиться.

Огестам открыл шкафчик над раковиной. На верхней полке — бутылка «Сиграм» и приличных размеров стаканы.

— Что скажете, Гренс? — Огестам наполнил два стакана, чуть не долив до половины.

— Сейчас половина пятого утра!

— Иногда приходится.

Другой человек.

Эверт Гренс слабо улыбался, Огестам тем временем выпил половину.

А ведь комиссар руку бы дал на отсечение, что молодой прокурор — трезвенник.

Гренс чуть помедлил и тоже выпил. Вкус оказался мягче, чем он ожидал, виски отлично сочеталось с кухней, пижамой и халатом.

— До правды мы всегда докопаемся, Огестам. — Он положил руку на кипу бумаги. — Я сижу здесь не потому, что мне так нравится ваша заспанная физиономия. И не ради вашего чая, даже не ради виски. Я приехал сюда, потому что уверен — вдвоем мы сможем с этим разобраться.

Огестам листал секретные донесения, о существовании которых несколько часов назад даже не догадывался.

Шея все еще в красных пятнах.

Рука все еще беспокойно ерошит волосы.

— Триста два дела.

Он так и не сел. Почитал, снова поискал, наугад выбрал следующий документ.

— Две версии. Одна — официальная. А другая — только для полицейского руководства. — Он потряс стопкой в воздухе перед собой, налил еще виски. — Понимаете, Гренс? Я могу выдвинуть обвинение против них всех. Могу обвинить каждую замешанную в этом полицейскую крысу! За подделку документов. За лжесвидетельство. За подстрекательство к совершению преступления. В Аспсосе придется открывать специальное отделение, полицейское. — Он выпил, рассмеялся. — А какие процессы? Что вы о них скажете, Гренс? Все эти заключительные речи в судах, допросы, приговоры — притом что у нас не было информации, к которой вы у себя в полиции уже имели доступ!

Он швырнул кипу на стол, листы спланировали на пол, прокурор поднялся и наступил на них.

— Ты разбудил детей.

Они не услышали, как она спустилась. Жена Огестама стояла в дверном проеме, в том же белом халате, но босая.

— Ларс, успокойся.

— Не могу.

— Ты их пугаешь.

Огестам расцеловал ее в обе щеки и пошел было наверх, в спальню детей, но на первой ступеньке обернулся:

— Гренс! Я весь день буду заниматься нашим делом.

— В понедельник утром хватятся двух записей с видеокамеры.

— Я вернусь сегодня вечером, не позже.

— В понедельник утром плохие люди сообразят, что я к ним уже адски близко подобрался.

— Самое позднее — сегодня вечером. До вечера я успею. Пойдет?

— Пойдет.

Прокурор еще постоял, снова рассмеялся:

— Гренс, вы понимаете? Целое отделение для полицейских! Специальное полицейское отделение в Аспсосе!

* * *

Вкус у кофе был другой.

Он сделал пару глотков и тут же вылил первый стаканчик. У нового кофе вкус был такой же. Гренс уже держал в руке третий — и вдруг понял, в чем дело.

Десны будто покрыты пленкой.

Комиссар начал день на кухне Огестама двумя стаканами виски. Он не привык к такому. Комиссар вообще не слишком увлекался крепким спиртным, он уже давным-давно прекратил пить в одиночку.

А теперь он сидел за рабочим столом, чувствуя себя странно опустошенным.

Кто-то из ранних пташек уже явился на работу и прошел мимо его открытой двери, но они не вызвали у него раздражения — даже те, кто остановился поздороваться.

Всю свою ярость он уже успел выпустить на волю.

Он ехал от Огестама; пара газетчиков, велосипедисты — и всё, словно огромный город больше всего уставал именно к пяти утра.