Три сестры, три королевы

Однако Гарри почему-то не отправляют в Ладлоу, и это раздражает меня сильнее всего. Я ничем не выказываю свое недовольство, поскольку это поведение не достойно королевской особы. Дражайший Артур должен был отбыть в Ладлоу, чтобы там править своими владениями, учиться управлению королевством, готовиться к великому призванию, но сейчас, когда родители лишились его, они не хотят терять из поля зрения второго сына. Мать желает видеть его рядом, и отец страшится потерять единственного наследника. Даже бабушка говорит отцу, что он сам может научить сына всему, что тот должен знать об управлении королевством, и что лучше всего будет оставить его при дворе. Бедняжке Гарри не придется ни уезжать в дальние дали, ни жениться на иноземной принцессе. Для него никто не собирается везти из-за океана прикрытую вуалью красотку, чтобы та в скором времени встала над всеми нами. Нет, Гарри останется под неусыпным присмотром бабушкиного всевидящего ока, под ее крылом и каблуком, словно они собирались всегда держать его в положении избалованного ребенка.

Екатерина Арроганская вернулась ко двору в закрытой повозке, бледная и осунувшаяся, лишившаяся большей части своей надменности. Мать проявляла к ней неслыханную щедрость, хоть она и не сделала нашей семье ничего хорошего, лишь украла последние месяцы жизни Артура. Мать плакала с ней и держала ее за руки, и вместе они молились в часовне. Из-за того, что мать стала чаще приглашать Екатерину, мы теперь все время видим ее черные шелка и бархат, невероятно роскошную мантилью и ее неуместную испанскую персону, а я ничего не могу сказать ей, потому что мать велела ее не расстраивать.

Но, право слово, как бы я могла ее расстроить? Она делает вид, что не понимает ни английского, ни французского, на котором я обращаюсь к ней, а заговаривать с ней на латыни я даже не пыталась. Даже если бы я и хотела излить ей свое горе или показать неприязнь, мне бы не удалось найти слова, которые она могла понять. Когда я заговариваю с ней по-французски, она делает вид, что вовсе меня не слышит, а за общим столом я поворачиваюсь к ней таким образом, чтобы ей было понятно – мне нечего ей сказать. Она отправилась в Уэльс с самым красивым, добрым и любящим принцем, которого видел этот свет, и не уберегла его. Теперь он мертв, с ней все носятся здесь, в Англии, а я не должна ее расстраивать? Неужели мать вовсе не заботит, что это она может расстраивать меня?

На ее содержание уходят немыслимые средства, потому что она живет в Дарем Хаус на Стрэнд[6]. Наверное, ее отправят обратно, в Испанию, но отец не желает оплачивать ее путешествие как вдовы своего сына, поскольку он все еще не получил всего ее приданого. Одно их венчание стоило немыслимых денег: замок, танцоры, паруса из персикового шелка на игрушечном корабле! Английская казна никогда не была бездонной. Мы живем в роскоши, подобающей королевской семье, но отцу приходится платить целому сонму шпионов и армии гонцов, разосланных по всей Европе, где двоюродные и троюродные братья по линии Плантагенетов плетут интриги и замышляют вернуть себе трон Англии. Сохранение королевства с помощью подкупа друзей и шпионажа за врагами выходит казне в звонкую монету, и отцу вместе с бабушкой приходится все время изобретать новые налоги и подати, чтобы она вконец не иссякла. Мне думается, что отцу не удастся найти денег на то, чтобы отправить Екатерину в страну Горделивых Принцесс, поэтому он держит ее здесь, утверждая, что она найдет утешение в семье ее покойного мужа, пока сам договаривается с крайне озлобленным отцом молодой вдовы об условиях ее возвращения в Испанию и окончания взаимных выплат.

Она должна пребывать в трауре и оплакивать утрату в горестном одиночестве, но я постоянно вижу ее при дворе. Однажды днем я прихожу в детскую и нахожу ее перевернутой вверх дном, и в эпицентре этого беспорядка вижу ее: они с моей сестрой Марией играют в рыцарский турнир. Они выложили подушками разделитель, отделявший одного коня от другого, и бегали вдоль него, целя друг в друга подушками, когда оказывались рядом. Мария, у которой успело войти в привычку тихо и жалостливо всхлипывать каждый раз, когда во время церковных служб упоминалось имя Артура, на моих глазах радостно носилась по комнате, заливисто хохоча. Чепец был сорван, копна золотистых кудрей рассыпалась по плечам, а юбки заткнуты за пояс, чтобы не мешали ей бегать, словно она не принцесса, а какая-то крестьянка, догоняющая свою телушку. И Екатерина больше не была похожа на убитую горем вдову: она придерживала черные юбки одной рукой, била ногой в дорогой туфле по полу, галопировала по своей стороне прогона, чтобы зажатой во второй руке подушкой легонько стукнуть мою сестру, пробегающую по другой стороне. А нянечки и служанки вместо того, чтобы призывать их к порядку, смеются и подбадривают криками.

Я решительно врываюсь в самую гущу веселья и строго вопрошаю, как сделала бы моя бабушка:

– Что здесь происходит?